В письме к Льву-Сакелларию преподобный Феодор Студит пишет: «Прежде царствовавший Лев заботился о том, чтобы мы вступили в состязание с иноверными, а он сам, по его замыслу, произнес бы суд против нас. И у ныне царствующего Императора было такое же намерение… Но ни мы, лично присутствовавшие, ни знаменитый наш архиерей не допустили этого, как незаконного и чуждого. Это и справедливо…, ибо здесь речь идет не о предметах мирских и плотских, судить о которых имеет власть царь и мирской суд, но о божественных и небесных догматах, что вверено не кому-нибудь, а лишь тем, которым сказал Сам Бог Слово: “Что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах” (Мф. 16, 19). Кто же те, которым это вверено? Апостолы и их преемники. Кто эти преемники? Нынешние патриархи: Римский, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский. Это – пятиглавая власть Церкви; им принадлежит право судить о божественных догматах. А дело царей и правителей – помогать и подтверждать определяемое, и примирять плотские разногласия. Ничего другого относительно божественных догматов не вверено им от Бога… Поэтому и отвергнуто все, сделанное и сказанное некогда царской властью и дерзновением Константина и Льва относительно догмата о божественных иконах, вследствие чего и отделилась здешняя Церковь от других четырех, подвергшись вечному проклятию, запечатленному Духом Святым… Итак, господин, невозможно смешивать божественный суд с мирским, также невозможно здешней Церкви созвать Собор без согласия пяти патриархов. Если же кто спросит о том, каким образом это может произойти, то скажу: необходимо, чтобы иноверные удалились из церквей Божьих и священный Патриарх Никифор получил свой престол. Тогда бы он составил Собор с теми, с кем вместе он подвизался, в присутствии представителей прочих патриархов, и главное – западного, которому принадлежит высшая власть на Вселенском Соборе, что возможно, если захочет император, завершил бы примирение и устроил бы воссоединение Церквей посредством своих соборных посланий к Римскому престолу. Если же это не угодно императору, и если, как он говорит, предстоятель Никифор вместе с нами уклонился от истины, то следует послать к Римскому Патриарху с той и другой стороны, и пусть оттуда будет принято утверждение веры. Ибо таково положение: если уклонится один из патриархов, то он должен принимать исправление от равных ему, как говорит божественный Дионисий, а не судиться Императорами». (1)
Оставив в стороне рассуждения преп. Феодора Студита о римском престоле, чему следует посвятить отдельное исследование, обратим внимание на основные мысли святого отца: светская власть не имеет права диктовать Церкви догматы веры и судить Патриархов; все Патриархи равны между собой, а потому равный должен судиться от равных; одна Церковь не может проводить Вселенских Соборов без согласия всех Патриархов; одна Церковь, отделившись от остальных, отделяется и от Святого Духа. Преп. Феодор говорит здесь о кафоличности Церкви и ее независимости от светской власти. К современной теории пентархии это не имеет ни малейшего отношения.
При этом, возвеличивая Патриаршую власть, св. Феодор Студит не мыслил ее в отрыве от соборного единства всего епископата Вселенской Церкви. Именно Собор он почитал той инстанцией, которая уполномочена провозглашать православное учение и без которой даже главы Поместных Церквей, включая первого из них, не могут обойтись. Об этом преподобный пишет в первом письме к папе Льву (касательно «прелюбодейной» ереси): «… тем более справедливо и необходимо было бы божественному пастыреначальству твоему… составить законный Собор, чтобы православным учением Церкви отразить еретическое». (2) Да, Лев – выдающийся иерарх, первый пастыреначальник и т. п., но и он не может обойтись без законного Собора, одного его слова – не достаточно.
У современного св. Феодору Константинопольского Патриарха святого Никифора, как и у других известных отцов Церкви IX века – Константинопольских патриархов святых Фотия и Игнатия, а также иных авторов этого периода, в трудах которых некоторые видят свидетельства в пользу теории пентархии, все упоминания о роли современных им Патриархов сводятся к необходимости согласия Патриархов, важности их совместного свидетельства, того, что все они должны хранить правую веру и т. п. Так, в «Защитительном слове» свт. Никифор Константинопольский пишет о том, почему невозможно считать Вселенским иконоборческий Константинопольский собор: «…нечестивый Константин (Копроним – А. Н.)… без архиерея царствующего града… и не пригласив архиерея ни старого Рима, ни другого какого престола, согласно церковному канону,… пользуясь наглостью тирана… через бесстыдно созванных им нечестивых епископов, сделал все, что зависело от него, чтобы устроить их (икон) низвержение». (3) Что ж, для признания справедливости того заключения, что «вселенский собор», собранный без участия и даже приглашения предстоятеля хотя бы одной Поместной Церкви, является нелегитимным, вовсе не требуется теория пентархии.
Или вот еще характерное высказывание константинопольского сановника Вааниса, произнесенное на «игнатианском» и собранном против патриарха Фотия соборе 869 г., признаваемом католиками «восьмым вселенским» и отвергнутом Церковью Православной: «Бог основал Свою Церковь на пяти патриархах, и в Евангелии определено, что она никогда не сможет впасть в заблуждение, ибо они суть главы Церкви. Поистине, Христос сказал: "Если /брат твой/ не послушает /тебя/, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово" (Мф 18: 16), что означает: если двое впадут в заблуждение, можно будет обратиться к трем другим. Если вдруг впадут в заблуждение четверо, то последний останется пребывать во Христе, Боге нашем, Главе всех тех, кто восстановит остаток Тела церковного». (4) Несмотря на то, что утверждение об основании Церкви на пяти патриархах демонстрирует некоторое дерзновение богословской мысли высокопоставленного византийского чиновника, мы видим, что речь идет все о том же – согласие всех Патриархов составляет полноту Церкви. Отпадение одних, по мнению Вааниса, компенсируется твердостью других, что поможет и заблудшим возвратиться к Истине, неизменно сохраняемой в Церкви Христовой.
На соборе 869 г. вообще много говорилось о важности всех патриарших престолов в Церкви, об их особых полномочиях как возглавляющих и представляющих Поместные Церкви и вместе являющих полноту власти и обладающих правом учительства во Вселенской Церкви. Митрополит Смирнский Митрофан, используя поэтические образы первой главы книги Бытия, уподоблял Патриархов светилам великим (таковых, кстати, два), «которых Бог поставил на тверди церковной для излияния света на всю землю, для отделения дня от ночи, для разграничения света от тьмы». (5) Представлявший на соборе Иерусалим Илия заявлял, что все пять Патриархов «от Духа Святого поставлены в Церкви, дабы устранять возникающие в ней соблазны», а Император Василий Македонянин утверждал, «что никто не может уничтожить действий или суждений, происшедших от патриархов, что решения таковых имеют общую обязательность, и что никто не может противиться власти, сообщенной патриархам от Бога». (6) Возможно, во всех этих высказываниях несколько гипертрофированно представлена роль Патриархов, слишком оторвана от епископата и свойственных Церкви Христовой представлений о соборности, но нас сейчас интересует не это, а то, что всё, говорившееся в этом плане на соборе 869 г., говорилось о власти и правах всех Патриархов, без указания того, что обладателей этой власти должно быть всегда непременно пять.
Также вполне понятен и тот факт, что поочередно сменявшие друг друга святые Фотий и Игнатий на утверждавших то одного, то другого в патриаршем сане соборах нуждались в ссылке на авторитет остальных патриарших кафедр, признававших их в качестве законных Патриархов Константинопольских.
Но и им, и вообще отцам эпохи Вселенских Соборов было чуждо благоговение к какому-то просто пифагорейскому магизму числа пять в вопросе о статусе Патриарших кафедр, что проявило себя в эпоху позднего Средневековья, в процессе Великого раскола. Завершая обзор данной эпохи (к которой, безусловно, относится и IX век, буквально дышавший той же соборной атмосферой, что и предыдущие века), следует еще раз подчеркнуть общую погрешность всех апологетов священности и неприкосновенности пентархической системы. Святоотеческие отсылки к данности – существованию именно пяти Патриархатов, они распространяют на сакрализацию числа, и то, что говорилось тогда о всех Патриархах, относят ныне к избранному кругу. Чтобы системность ошибки подобного восприятия стала более понятной, можно привести такой пример. Сегодня на Украине, доказывая неканоничность структуры «киевский патриархат», мы часто используем следующий аргумент: в диптихах Вселенской Церкви есть только девять Патриархатов (перечисляем их) и среди них нет никакого «киевского патриархата». Представим себе, что лет через двести появятся несколько новых Патриархатов. И тут некоторые ревнители «старых» Патриархатов начнут доказывать, что все эти новые Патриархаты неполноценны, что вот, мол, смотрите, еще в начале 21 века православные на Украине считали, что в Церкви может быть только девять Патриархатов…
Теория пентархии в ее классическом понимании была сформулирована Антиохийским Патриархом Петром (1052-1056) в послании латинскому Аквилейскому Патриарху Доминику. (7) Концепция, изложенная Петром, состоит в следующем: «Божественная благодать поставила в мире пять патриархов, и это число нельзя превзойти. У Церкви, Тела Христова, один Глава - Сам Христос; что же касается пяти патриархов, то они соответствуют пяти чувствам. Исходя из этого, Петр Антиохийский пишет Доминику, что не может признать его истинным патриархом. Патриархи равны между собой; епископ Римский - предстоятель одной, а не всех церквей». Эта теория разительно отличается от того, что мы видели, рассматривая труды отцов эпохи Вселенских Соборов. Эта странная непременность – Телу Христову обязательно положено иметь пять чувств, несколько позже повторяется греческим церковным писателем Нилом Доксопатрисом в «Notitia thronorum patriarchalium», (8) на что уже в 17 веке следует блистательный по логике и остроумию ответ Алляция в форме риторического вопроса: являлась ли Церковь несовершенным Телом Христовым в то время, когда в ней еще не было пяти Патриархов? (9) Совершенно справедливо о. Владислав Цыпин именует концепцию пентархии-пятичувствия «курьезным учением», являющимся «аберрацией канонического сознания, характерной для средневековья, и чуждой ответственного и трезвого стиля канонической мысли эпохи патристики». (10)
Однако это «курьезное учение» с самого момента своего зарождения успело нанести серьезный вред делу Православия. Вышеупомянутое послание Антиохийского Патриарха Петра явилось ответом на послание Аквилейского Патриарха Доминика. Патриаршее достоинство Аквилейских Патриархов признавалось Римом в качестве исключительно титулярного. В послании Петру Антиохийскому Доминик Аквилейский делает упор на свой Патриарший титул и высказывает сожаление, что не получает, как прочие Патриархи, окружные послания от других Предстоятелей Восточных Церквей. Казалось бы, какая уникальная возможность для православного Восточного Патриарха в поворотный момент мировой истории, во время начала Великой схизмы сделать Аквилейскую Церковь, находящуюся на территории Италии, союзницей Восточной Церкви и вырвать ее из влияния папства! Тем более что в противостоянии западных императоров и пап Аквилейские патриархи занимали сторону первых, а значит, через них можно было бы влиять и на западных государей, показать им альтернативу еретической папской системе. Но вместо возможности совершить эту уникальную церковную, историческую и цивилизационную миссию, вместо шанса не дать папам утвердить свою безраздельную власть над всем христианским Западом и Центром Европы «пентарх» Петр Антиохийский выбрал надуманную, мертвую и искусственную схему, обеспечивавшую ему самодовольное осознание членства в элитном и никому не досягаемом «клубе пяти». Антиохийский Патриарх грубо осадил и оттолкнул Патриарха Аквилейского, оказав неоценимую услугу средневековому папству…
Другим знаменитым теоретиком пентархии стал избранный Патриархом Антиохийским, но в силу объективных обстоятельств проживавший в Константинополе видный канонист Феодор Вальсамон (XII век). В сочинении, которое было адресовано Александрийскому Патриарху Марку, «Meditatio sive responsa de patriarcharum privilegiis», (11) Феодор Вальсамон говорит о совершенно особенном и неповторимом статусе именно пяти Патриарших кафедр, что измена Рима Православию ничего не меняет в пентархии. Нужно молиться, пишет Феодор Вальсамон, чтобы папа обратился и Тело Христово не осталось лишенным одного из своих пяти чувств (!),(12) и заменять папу в пентархии новым патриархом ни в коем случае нельзя, нужно ждать его обращения. Таким образом, теория пентархии делает новый виток – ставит Церковь, ее природу, ее полноценность в зависимость от отпавшей от нее кафедры. Крайне важно здесь отметить, что в своих рассуждениях о достоинстве пяти патриарших кафедр Вальсамон без всякого критического анализа пользуется таким скандальным и подложным сборником, как Лжеисидоровы декреталии – как видим, они оказались полезны не только средневековым апологетам папства. Это является свидетельством того самого наличия у истоков теории пентархии непроверенных и канонически сомнительных источников, о котором упоминалось в начале данной работы.
В поздней Византии, необходимо признать, теория пентархии получила большое распространение, и набирала она популярность пропорционально умалению Империи ромеев. Подлинное величие заменялось «величием» в рамках надуманной схемы. Именно в этот период возникают первые попытки унизить новые Патриархаты (например, Болгарский) по сравнению с Патриархатами старыми, «первого сорта». В этом смысле наиболее откровенным документом является послание Константинопольского Патриарха св. Каллиста I двум болгарским клирикам, в котором Патриарх протестовал против отсутствия поминовения его имени за богослужением в Болгарской Церкви.
«Изначально, - гласит послание, - Тырновский Патриарх звался епископом, и лишь по усердному ходатайству и просьбе болгарского царя, ради чести царя и народа, который, как казалось, подчинялся Великой Церкви, «в виде снисхождения» было даровано Тырновскому владыке именоваться Патриархом Болгарским «однако же без причисления его к остальным святейшим патриархам», которых, после отделения Рима, остается четыре». (13) В том же послании тема пентархии переплетается уже и с заявляющим о себе в полный голос восточным папизмом: Святое миро Болгарская Церковь должна получать от Вселенского Патриарха, да и в иных отношениях быть ему покорной. «Если Константинопольский престол даже суждения других патриархов: Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского пересматривает, и исправляет, и утверждает, как предписывают божественные каноны и как засвидетельствовано самой практикой, то тем более этот престол будет господином Болгарской Церкви». (14) Очевидно, что теория пентархии в этот период становится лишь сопутствующим элементом в развитии главного экклезиологического новшества – притязаний Константинополя на верховную власть над всей Церковью. (15)
Теория пентархии пережила Византию. К ней периодически прибегали отдельные восточные иерархи и богословы. Некоторые из них понимали абсурдность термина «пентархия» в условиях отпадения Рима от Церкви и, не желая по разным причинам признавать равноправия других Поместных Церквей (например, Кипрской или Московского Патриархата), пытались сакрализовать уже число четыре, сравнивая четырех восточных Патриархов с четырьмя столпами, на которых стоит Церковь. Т. е. «пятичувствие» в умах отдельных греческих богословов переросло в «четырехстолпие»…
Но при этом, вопреки утверждениям своих апологетов, теория пентархии не стала официальным учением Восточной Церкви, не будучи утвержденной на авторитетных церковных Соборах. Писания же отдельных авторов, пусть даже Патриархов, всегда остаются лишь их частным мнением, вовсе не обязательным для церковной полноты.
С основанием Московского Патриаршества теория пентархии поначалу обретает новое измерение – многие, особенно в России, пытаются указать на учреждение Московского Патриархата как на промыслительное восполнение пентархии. Но постепенно эта потерявшая актуальность концепция сходит со сцены церковной жизни и переходит на страницы учебников церковной истории.
Единственным значительным документом периода 18-19 столетий (по русской классификации «Синодального»), как кажется, вновь заявляющем об особенном статусе восточных Патриархатов в сравнении с остальными Автокефальными Церквами является «Ответ англиканам» от 18 апреля 1718 г., составленный от имении Константинопольского, Александрийского и Иерусалимского Патриархов: «Наша святая Христова Церковь укрепляется ныне четырьмя столпами, то есть четырьмя патриархами, и остается неподвижной и незыблемой. Первым по порядку она имеет Патриарха Константинопольского, вторым – папу Александрийского, третьим – [Патриарха] Антиохийского, четвертым – [Патриарха] Иерусалимского. Вместе с этими [патриархами] ее составляют и наполняют автокефальные архиепископы, а именно: архиепископ Московский, он же и Патриарх всей России, и два архиепископа азиатской Иверии... кроме того, [архиепископ] Охридский, называемый также [архиепископом] Старой Юстинианы, и архиепископ Кипрский, называемый архиепископом Новой Юстинианы, а также подчиненные им бесчисленные епископы и митрополиты». Здесь Московский Патриарх поставлен в один ряд не с Патриархами, но с автокефальными архиепископами. Это не было общей тенденцией или официальным определением статуса Московских Патриархов, который соборными постановлениями об учреждении Московского Патриаршества определен как полностью равный по власти, достоинству и положению в Церкви статусу Восточных Патриархов. (16)
Чтобы понять причины подобных высказываний трех Патриархов в 1718 г. надо снова обратиться к историческому контексту. «Ответ» Патриархов был адресован англиканам. Находящиеся в перманентном притеснении от властей Порты Восточные Патриархи традиционно пытались прибегнуть к покровительству европейских протестантских правительств, для чего с их странами необходимо было поддерживать постоянный диалог. Этот диалог велся церковным Константинополем. И именно на Фанаре, как на единственном спикере Восточной Церкви, было сосредоточено внимание ведущих протестантских теологов, интересовавшихся Православием. Но тут, благодаря реформам Петра Великого, Россия, а с ней и Русская Церковь, самостоятельно выходит на европейскую сцену. Первые попытки церковных переговоров напрямую с русскими англикане предпринимают уже во время приезда молодого Петра в Лондон. Это не могло не встревожить греческих иерархов, кровно заинтересованных, чтобы именно на них было сосредоточено внимание англиканских богословов, а следовательно, и британской короны. Поэтому можно предположить с очень большой долей вероятности в «Ответе англиканам», появляющемся как раз в 1718 г., в период расцвета деятельности Петра I, и возникают пассажи, явно преследующие цель принизить статус (переговорный?) Русской Церкви и особо подчеркнуть значение Восточных Патриархатов.
Но этот прецедент можно назвать, пожалуй, исключением из правила в данный исторический период. Лишь в XX веке к теории пентархии проснулся интерес, появились богословские и церковно-исторические эссе, пытающиеся обосновать пентархию как восходящий к святоотеческой древности институт управления Вселенской Церковью, якобы «формально не отмененный до сих пор», по выражению одного из ревностных приверженцев данного воззрения. И вот, наконец, сейчас теорию пентархии снова извлекли на свет Божий, пытаясь встроить ее в нынешнюю систему межправославных отношений, организованную совершенно по иным принципам. При всех сложностях и случающихся иногда недоразумениях и конфликтах, сегодня на межправославном уровне сохраняется принцип равенства и взаимного уважения Поместных Церквей в едином Теле Церкви с единой Главой – Господом Иисусом Христом. Уже отмечалась, что, будучи впервые публично озвученной (переписка Петра Антиохийского и Доминика Аквилейского), теория пентархии оказала Церкви «медвежью услугу». Не приходится сомневаться, что и сегодня она вызовет неприятие, а попытка навязать ее Поместным Церквам породит новые раздоры и нестроения.
(1) PG99, 1417-1420. Русский перевод: Феодор Студит, преп. Послания. Книга 1. М., 2003, с. 471-472.
(2) Феодор Студит, преп. Послания. Книга 1, с. 105.
(3) Никифор, свт. Защитительное слово ко Вселенской Церкви относительно нового раздора по поводу честных икон // Творения. Минск, 2001, с. 103.
(4) Цит. по: Илья Мелиа. Пентархия и примат // http://www.agnuz.info/tl_files/library/books/first/page10.htm
(5) Цит. по: Лебедев А.П. Очерки внутренней истории Византийско-восточной церкви в ΙΧ, X и XΙ веках. СПб., 1998, с. 104.
(6) Там же.
(7) PG 120, 756–781.
(8) PG 132, 1098.
(9) Leo Allatius. De Ecclesiae occidentalis atque orientalis perpetua consensione, liber I cap. XVI.
(10) Цыпин В., прот. Пентархия // http://www.pravoslavie.ru/arhiv/47426.htm
(11) PG138, 1014 и далее.
(12) Интересно, что образ пентархии, как пяти чувств, использовали и латинские богословы. Так, к нему обращается Анастасий Библиотекарь. Но делает он это с целью показать не равенство Патриархов, а превосходство Римского престола, который он сравнивает с чувством зрения – высшим, по мысли Анастасия, в человеческом организме. Трудно поверить, что образованные взрослые люди совершенно серьезно занимались подобными умствованиями и делали из них выводы догматического и канонического характера…
(13) Пересказ послания дается по: Асмус В., прот. Идея примата в Византии (1054-1453). Машинопись, с. 3. Там же указывается ссылка на PG152, 1382-1388.
(14) Надо признать, что некоторые формальные зацепки требовать от Болгарской Церкви выполнения ряда условий у св. Каллиста были. Константинопольский Патриарх Герман II, хотя и был вынужден в 1235 г. предоставить болгарам автокефалию, ввел в текст Томоса различные уловки, сводившие автокефалию Болгарской Церкви к de facto автономии: эта Церковь должна была получать миро от Константинополя, платить взносы Цареградскому Патриарху и возносить его имя за богослужением. Однако с канонической точки зрения правы были болгары: поскольку Болгарской Церкви был предоставлен именно автокефальный статус, имеющий конкретное каноническое содержание, то все перечисленные условия, как несоответствующие статусу, могли Болгарской Церковью справедливо игнорироваться.
(15) К сторонникам теории пентархии относят иногда еще свт. Марка Ефесского. Весь его пентархизм, однако, заключался в упоминании существования ранее в Церкви пяти патриархатов и факта отделения ввиду ереси Римского престола от прочих патриарших кафедр. Например, цитируя в своем Окружном послании против унии упоминавшееся послание Феодора Вальсамона Александрийскому Патриарху Марку, свт. Марк Ефесский совершенно игнорирует рассуждения Вальсамона о незыблемости пентархического устроения Церкви и пятичувствии Тела Христова, но приводит лишь следующие слова византийского канониста: «… знаменитый удел Западной Церкви, именно – Римский, был отделен от общения с прочими четырьмя Святейшими Патриархами, отступив в обычаи и догматы, чуждые Кафолической Церкви и православным (по этой-то причине Папа не был удостоен общего возношения имен Патриархов в божественных священнодействиях)». И ниже в том же Окружном послании свт. Марк Ефесский пишет: «Для нас Папа представляется как один из Патриархов, и то – если бы он был православным». (Цит. по: Амвросий, архим. Святой Марк Ефесский и Флорентийская Уния. Jordanville, 1963, с. 334, 337).
(16) Часто апологеты пентархизма ссылаются на некоторые аспекты взаимоотношений Московского и Восточных Патриархатов, как якобы свидетельствующие об ущербности статуса первого в сравнении с последними. Аргументация сторонников подобного взгляда основательно опровергнута в работе А.Г. Бондача «Пентархия и Московский Патриархат», опубликованной совсем недавно на портале «Богослов.ru» (http://www.bogoslov.ru/text/1881917.html), к которой мы читателя и отсылаем. В данной публикации приведены ссылки на целый ряд официальных церковных документов, подтверждающих полное равноправие Московского Патриарха (и Святейшего Синода) с Восточными Патриархами.
