19 июля состоялись выборы нового президента Индии. Окончательный подсчёт голосов будет произведён к воскресенью 22 июля. Всеобщее внимание в стране к этому событию явно свидетельствует о возрастании роли института президента в политической жизни страны. Многие задаются вопросом, какое воздействие новоизбранный президент будет оказывать на формирование внешней политики Индии. В нынешних сложных для Индии экономических условиях такой вопрос не случаен, поскольку премьер-министр Манмохан Сингх всецело занят восстановлением энергичного экономического роста, напрямую влияющего на политический тонус индийского общества. Так, впрочем, было всегда, т.е. с возвращения Индийского национального конгресса к власти в 2004 г., поэтому не менее интересен другой вопрос. Какой из институтов в политической системе Индии в конечном счете отвечает за формирование внешней политики страны? Не действует ли в недрах «крупнейшей демократии мира» скрытый от общественного мнения некий «внеконституционный центр власти», медленно, но верно ревизующий «курс Неру» в его внешнеполитической части, естественно, под видом «обновления» и «приближения к реальностям XXI века»?
Вопросы такого рода возникают, в частности, потому, что эволюция внешней политики Индии в последнее десятилетие повлияла и на российско-индийские отношения. Для лучшего понимания общей динамики связей Россия - Индия выделим основные исторические этапы советско/российско-индийских отношений:
1) стратегическое союзничество (вторая половина 50-х – первая половина 80-х годов ХХ века); 2) постепенное геополитическое разъединение (вторая половина 80-х годов – конец 90-х годов); 3) стратегическое партнерство (начало 2000-х годов – по настоящее время).
Фактический «уход» России из Индии после распада СССР сформировал в индийском обществе устойчивый стереотип негативного отношения к бывшему стратегическому союзнику. Россия практически исчезла из индийского информационного поля и политического дискурса. В начале XXI века Москва вновь обращается к идее «возвращения» в Индию (и в Азию в целом). Индия, сохраняя здоровый скепсис в отношении стратегической проработанности этого нового направления в российской внешней политике, активно (в лице тогдашнего премьера А.Б.Ваджпаи) включается в разработку «новых» отношений между старыми союзниками. Особо отмечу: А.Б.Ваджпаи, критически относившийся к личности и политике первого премьер-министра Индии, сохранил практически неизменным «курс Неру» во внешней политике, поскольку разделял основную его идею - представление об Индии как самостоятельном центре мировой политики.
Ретроспективный взгляд на эволюцию внешнеполитического курса Индии показывает: пересмотр основных взглядов на положение страны в мире начался после всеобщих выборов 2004 г., которые вернули Конгресс к руководству государством. Представляется, что постепенный пересмотр «курса Неру» в его внешнеполитическом измерении происходил (и происходит) под влиянием двух основных общемировых тенденций, как их понимает индийский внешнеполитический истеблишмент. Во-первых, сохранение за Соединёнными Штатами (несмотря на продолжающееся их ослабление) экономического и военно-технического преобладания над остальными странами. (Переход человечества к полицентрическому - «пост-американскому» - миру весьма точно зафиксирован политической мыслью США: так, один из авторитетных американских экспертов, руководитель аналитического центра “Stratfor” Джордж Фридман именует Америку «единственной глобальной державой», продолжая критическую традицию, заложенную Уолтом Ростоу, который считал Соединенные Штаты не столько «сверхдержавой», сколько «страной критической массы» для мирового развития. Во-вторых, энергичное возвышение Китая (опирающееся на более чем 30-летний форсированный экономический рост), превращение Поднебесной в новую мировую державу, в новую «страну критической массы» в мире начала третьего тысячелетия. Силы, стремящиеся ревизовать «курс Неру» во внешней политике, используют в своих целях фактор исторической памяти индийцев, т.е. тяжелые воспоминания о пограничном конфликте Индии и Китая осенью 1962 г. Помимо этого, пересмотра «курса Неру» добиваются индийская община в США (более 3 млн. человек), верхушка частно-корпоративного сектора Индии и ориентированная на Запад часть индийского среднего класса. Данный политический «симбиоз» уже заметно влияет на принятие принципиальных политических решений: общую переориентацию на США внешнеэкономической стратегии Индии (общественному мнению это преподносится как «интеграция в мировую экономику»); подписание индийско-американского «ядерного соглашения» (по мнению критиков справа и слева, это подрывает политический суверенитет государства и к тому же не приносит ожидаемых результатов); переход к военно-техническому сотрудничеству с Соединёнными Штатами; стратегическое союзничество с Америкой в «сдерживании экспансии» основного кредитора последней – Китая в АТР и при формировании «союза четырех демократий»: Соединенных Штатов, Японии, Австралии и Индии. (Попутно замечу: экономические перспективы Японии и Австралии в значительной степени зависят от отношений с КНР.)
В то же время внешнеполитическая проблематика пока по-настоящему не стала предметом индийских внутриполитических дебатов. Не будем забывать, что политика, как принято говорить в Индии, - это игра больших чисел и с большими числами. Легко догадаться: «большие числа» - это социально-политические силы, в первую очередь «низы» меняющегося сословно-иерархического общества, которые начинают переходить к организованной политической активности. Помимо этого, и левые, и правые настаивают на том, что Индия должна сохранять «привилегию» самостоятельно принимать внешнеполитические решения, делать это на основе общенационального консенсуса, а не в интересах отдельных групп населения и влиятельных лиц.
Вместе с тем внешнеполитические позиции самой Индии нуждаются в укреплении. В частности, остаются неурегулированными ее отношения с соседями в Южной Азии, двусторонние связи с которыми деятельно развивает Китай. Более того, КНР стремится нейтрализовать потенциально антикитайские силы среди индийских региональных элит, планируя, в частности, массированные инвестиции в экономику ряда штатов. Наконец, Китай готов оказать Индии помощь в модернизации инфраструктуры, без чего, как отмечают специалисты, продолжение энергичного экономического роста в стране едва ли возможно.
Итак, какая же внешнеполитическая доктрина идет на смену «курсу Неру»? Отмечу сразу: целостная альтернатива этому курсу у индийских «верхов» отсутствует; можно лишь говорить об отдельных представлениях, которым часть внешнеполитического истеблишмента пытается придать статус альтернативной концепции.
Первое: США и Индия реально опасаются растущей активности Китая, тем более что КНР является главным кредитором Америки и, как утверждают, готова конвертировать свое геоэкономическое влияние в геополитическую экспансию. Это, по расчетам части индийской элиты, делает оправданным «геополитическую конвергенцию» (геополитический союз? – А.В.) Америки и Индии.
Второе: меняются политические представления нескольких влиятельных групп индийского общества о Соединенных Штатах (правда, эти группы, как уже отмечалось, не составляют большинство индийского общества), что должно сближать обе страны на базе общности «демократических ценностей», экономических интересов и оценок мировой ситуации.
Третье: отношения со слабеющей Америкой позволят Индии качественно повысить геополитический статус страны в мире до уровня одного из наиболее влиятельных центров современной международной системы. Некоторые аналитики полагают, что этого удастся добиться без ущемления государственного суверенитета Индии. Так, бывший заместитель министра иностранных дел и впоследствии посол Индии в России Канвал Сибал, в частности, пишет: «Сформировавшаяся модель отношений Индия - США будет отличаться от отношений Америки с Британией, Японией или Францией. Индия не является, в отличие от Соединенного Королевства, историческим союзником Америки или ее капризным партнером, подобно Франции; наша безопасность, в отличие от Японии, не зависит от благорасположения США. В двусторонних отношениях Индия будет стремиться к максимальной независимости в принятии [внешнеполитических] решений и одновременно добиваться совместимости с [интересами] США. Это будет уникальная модель [двусторонних отношений], в которой Индия останется самостоятельной сущностью (sui generis – А.В.), тогда как Соединенные Штаты сохранят веру в свою исключительность». (“The eventual India-US model of partnership will neither be that of US-Britain, US-Japan or US-France. India is neither a historical ally like the UK nor is it a fractious one like France, and it is not security dependent as Japan. India will seek to maintain its independence in decision-making as much as possible but also seek convergence with the US. It will be a unique model as India is sui generis and US believes in its own exceptionalism”.)
Позволю себе небольшой комментарий к высказыванию уважаемого в России человека и оригинального политического мыслителя. Во-первых, подобная «уникальная модель» в отношениях с Америкой проходит апробацию далеко не впервые. Генерал Шарль де Голль в свое время пытался внедрить подобные принципы во французско-американские отношения. Эти попытки, как известно, закончились выходом Франции из военной организации НАТО. В настоящее время политика Парижа в отношении Америки определяется значительным ослаблением геоэкономических и геополитических позиций Франции, что позволило некоторым французским аналитикам определить Пятую республику как «стратегическую ненужность» (“strategic irrelevance”) в мире XXI века. Стоит ли поэтому удивляться снисходительности американцев по отношению к некоторым «эксцентричным» высказываниям бывшего президента Франции Н.Саркози? Насколько реален «стратегический диалог» США (то есть по определению равноправное партнерство) с Россией, показывает печальная судьба «перезагрузки», использованной американской стороной для извлечения односторонних преимуществ из двусторонних связей. Наконец, реальный «стратегический диалог» США вынуждены вести с Китаем, который действует по простому и понятному принципу «он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог». Видимо, по этому пути двинулась, наконец, и Россия. Тут как раз стоит вспомнить опыт Индии: Джавахарлал Неру, не только искусный политик, но и крупный мыслитель ХХ века, отлично сознавал значение опоры на собственные силы и интеллект нации при осуществлении действенного внешнеполитического курса.
Во-вторых, сделаю замечание общего порядка, относящееся к оценке внешней политики Индии в целом. «Сирийский кризис» высветил зависимость Индии от благорасположения «нефтяных монархий» Персидского залива, руководимых Саудовской Аравией (в регионе работают около 6 млн. индийцев, которые переводят на родину не менее 20 млрд. долл. ежегодно). С одной стороны, прагматическая политика отвечает текущим экономическим интересам Индии. С другой – эта политика ориентирована на ближние цели, тогда как стратегия внешней политики «незаметно» растворяется в многочисленных сиюминутных решениях и действиях на основе компромисса в ущерб общему геополитическому мировоззрению. В подобных условиях рассуждать о «программной» стратегии, идущей на смену «курсу Неру», едва ли реалистично.
В-третьих, в России внимательно наблюдают за эволюцией внешней политики Индии. Промежуточным итогом размышлений на эту тему стало появление в неофициальном дипломатическом обиходе термина «шероховатости», характеризующего текущее состояние двусторонних отношений. Логическим продолжением той же тенденции явилось более четкое соположение двух сверхкрупных стран – Китая и Индии – в системе внешнеполитических приоритетов России. Так, если отношения Россия - Индия по-прежнему характеризуются как «стратегическое партнерство», то отношения РФ с Поднебесной поставлены на ступеньку выше – в них присутствует начало «доверительности». Видимо, в Москве решили сделать небольшую паузу, во время которой российская дипломатия сможет профессионально оценить сдвиги во внешней политике Индии со стороны их направленности, содержания и качества.
Индия всегда была важнейшим партнером России в мировой политике. Нынешние «шероховатости» в двусторонних отношениях, думаю, явление временное. В этом меня убеждают и мощная инерция преемственности в наших отношениях, и прочные демократические традиции индийского общества.
