Двести лет назад, 26 августа (8 сентября) 1812 года, в День Сретения Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, произошло незабвенное Бородинское сражение…
На рассвете 26 августа Наполеон, горделиво понимающий себя властелином мира, поднялся на окровавленные руины пятиконечного Шевардинского редута и, глядя на солнце, возникшее в тумане за отдалёнными русскими позициями, воскликнул, взбадривая себя: «Вот солнце Аустерлица!»
Но нет! Солнце вставало над Бородинскими полями, над русской землёй.
Нашествию объединённой Европы, движимой идеей мирового господства, противостояла объединённая Русь. В своих метафизических первоосновах – Святая Русь…
Знак Аустерлица
1.
Свою мысль о солнце Наполеон тут же влил и в головы солдат, окаменевших перед ним в строе, словно б гипнотизируя, показав на вечное светило: «Так восходило оно в день Аустерлицкого сражения!»
Он был простужен, он провёл бессонную ночь, он жаждал победы и повторения триумфа 1805 года. Под Бородино он возбуждал в себе нетерпение: «Вперед! Откроем ворота Москвы!» Аустерлиц не выходил из головы. Он был знаком его славы, его гениальности. Отсветы сияния Аустерлица лежали на всех, кто был причастен к той победе, отдавшей ему в руки ключи от центральной Европы. Его воинские части с гордостью хранили знамёна, на которых вышито золотом «За Аустерлиц».
Аустерлиц был более чем памятен многим и в русском стане – в том числе самым лучшим генералам – Кутузову, Багратиону, Барклаю-де-Толли, Милорадовичу… Известно, что из 2074 офицеров, участвовавших в Бородинском сражении, 357 человек были ветеранами той, 1805 года, русско-австро-французской войне. Эти 17% офицерского состава и неизвестные нам тысячи нижних чинов были в русской армии хранителями живой памяти об Аустерлице, о гибели 21-й тысячи русских солдат, о горечи поражения. Но и о стойкости, о русской доблести…
Генерал М.И. Голенищев-Кутузов при Аустерлице лишь формально являлся главнокомандующим союзными русско-австрийскими войсками. Присутствие императоров Александра I и Франца I сковывали его инициативу. Более того, был утверждён план сражения, составленный австрийским генералом Вейротером, а тонкий план самого Кутузова – отвергнут. При этом император Александр Павлович, болезненно помня Аустерлиц, уже много-много позже пенял и тени Кутузова: «В Аустерлицком походе я был молод и неопытен. Кутузов говорил мне, что нам надобно действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее».
Кутузов не видел своей вины. Свою точку зрения он изложил. Однако настаивать на ней, спорить с Помазанником Божиим, кого ведёт рука Вседержителя, было немыслимым. Кутузов знал, что есть воля Божия.
Вины своей он не видел, о том он говорил и сразу после сражения, например, в письме жене: «Ты слышала конечно об наших несчастиях. Могу тебе сказать в утешение, что я себя не обвиняю ни в чем, хотя я к себе очень строг», говорил уже и после Бородино, через годы. Однако счёт к Наполеону в Аустерлице у Кутузова, несомненно, был. Сражение, забравшее семь лет назад тысячи русских жизней, принесло и в семью Кутузовых личное горе. Там погиб его зять, муж любимой дочери Елизаветы – граф Фёдор (Фердинанд) Иванович Тизенгаузен, адъютант государя. Блестящий молодой человек, 23-летний граф был смертельно ранен со знаменем в руках. Его подвиг Лев Толстой взял Андрею Болконскому в свой великий роман…
2.
Есть некая рифма между двумя чудовищными ранениями Кутузова в голову, когда пули дважды прошли внутри его черепа с обратной стороны глаз. Есть рифма между двумя ужасными сражениями – Аустерлицем и Бородином.
После первого ранения, 1774 года, полученного в бешеной атаке под Алуштой, Кутузов долго болел, много лечился. Но тогда и мир, Европу, посмотрел: средств, выделенных Екатериной II на лечение, хватило молодому подполковнику и на тёплые воды прусских курортов, и на то, чтобы поучиться военным премудростям в Австрии, Пруссии, Италии, Англии, Голландии… Екатерина Великая, поговорив с Кутузовым несколько раз (а Кутузов был златоуст!), заключила: «Надобно беречь Кутузова, он у меня будет великим генералом». Её забота о подполковнике – неоценимый дар Александру I, своему внуку, и её вклад в русскую победу главной войны грядущего века.
После второго, похожего ранения через 14 лет, в 1888 году, при осаде крепости Очаков, генерал-майор Кутузов болел недолго. Хотя главный хирург армии и некоторые знакомые полагали, что он не выживет, даже определяли дату – «сегодня или завтра». Находившийся с ним рядом австрийский генерал принц Шарль-Жозеф де Линь, командовавший артиллерией, отправляя донесение императору Иосифу: «Принц Ангальт сменил генерала Кутузова, того самого, у которого в прошлую войну голова была насквозь прострелена пулею позади глаз и который, по беспримерному счастию, не лишился зрения. Вчера этот генерал получил другую, подобную той, рану в голову же, пониже глаз, и умрёт сегодня или завтра». Де Линь был косвенным виновником ранения, он окликнул Кутузова. Кутузов, уже с простреленной головой, успел и попенять принцу: зачем ты меня позвал! Де Линь позже пророчески заметит: «Должно полагать, что судьба бережёт Кутузова к чему-нибудь великому, раз он остался жив после двух смертельных ран». Чудесность события отметил и главный хирург армии Массо: «Если бы такой случай передала нам история, мы бы сочли это басней. Но мы сами видели чудо, случившееся с генералом Кутузовым».
Михаил Илларионович вернулся в строй через три с половиной месяца; он выиграл схватку со смертью. Через такой же срок после Бородина русская армия будет гнать и гнать остатки наполеоновской орды так, что те порой будут счастливы сдаться в плен, получить шанс выжить.
3.
Не забывал об Аустерлице и поручик Фёдор Глинка, через три дня после Бородинского сражения он запишет: «Я был под Аустерлицом, но то сражение в сравнении с этим - сшибка!.. Надобно иметь кисть Микеланджело, изобразившую Страшный суд, чтоб осмелиться представить это ужасное побоище». Сам он, поэт, владел пером и оставил нам такую бесценную картину накануне сражения. Он записал 25 августа, за несколько часов до боя: «Я почти целый день просидел на колокольне в селе Бородине. Оттуда в зрительную трубку – всё как на ладони! Они роются, как кроты, в земле; строят преогромные редуты, а пушек, пушек, и сказать страшно! На одном только окопе насчитал я – сто! Но не один я задержан был любопытством на колокольне: многие генералы всходили туда же… Но вот уже сумерки! Ветер поднимается с воем и гудит по шалашам…»
Адъютант Кутузова в 1812 году Александр Михайловский-Данилевский, летописец войны, оставил нам такую воистину эпическую картину: «…под Красным, обратив Наполеонову армию в нестройные, безоружные толпы одурелых людей, Кутузов сел на скамью. Погода была ненастная, и над ним поставили намет из отбитых в тот день французских знамен. На одном было написано золотыми буквами: "За победу под Аустерлицем". Посмотрев на надпись, Кутузов сказал нам: "Господа! Вы молоды; переживете меня и будете слышать рассказы о наших войнах. После всего, что совершается теперь, перед нашими глазами, одной выигранной мною победой или одной понесенной мною неудачей больше или меньше, всё равно для моей славы, но вспомните: я не виноват в Аустерлицком сражении"».
Аустерлиц для России был серьёзной раной. Это не могло не мучить. Это и притом, что с 1805 года все семь лет Россия вела непрерывную череду войн – с Францией, Персией, Турцией, Швецией.
За эти годы в императоре Александре I произошёл душевный перелом. Утверждают, что до войны 1812 года он не читал Евангелия и был равнодушен к вере. Но вряд ли это так. Известно, что ещё до начала Отечественной войны он лично руководил изготовлением походного храма во имя святого благоверного князя Александра Невского. С этим храмом он прибудет на Пасху 1812 года в Вильно. С этим же храмом он завершит в 1814 году поход в Париже. А о том, что религиозность христианского государя была укреплена и созрела именно в испытаниях Отечественной войны, мы знаем из его уст: «Пожар Москвы осветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотою веры, какой я до сих пор не ощущал. Тогда я познал Бога. Во мне созрела твердая решимость посвятить себя и свое царствование Его имени и славе».
Поэтому Бородинское сражение, открывшее путь Наполеону на Москву, можно назвать провиденциальным. Это как второе ранение Кутузова, которое случайным не назвать. Ранение тяжёлое, но не смертельное, а вразумляющее.
Когда Наполеон смотрел с Шевардинского редута на солнце, лелея свою гордыню, русский лагерь спал. Нам несложно увидеть эту картину. Перед самым сражением Фёдор Глинка сидел со свечкой над письмом: «С 25 на 26. Глубокая ночь. Все безмолвствует!.. Русские, с чистой, безупречной совестью, тихо дремлют, облегши дымящиеся огни. Сторожевые цепи пересылают одна другой протяжные отголоски. Эхо чуть вторит им. На облачном небе изредка искрятся звезды. Так всё спокойно на нашей стороне. Напротив того: ярко блещут устроенные огни в таборах неприятельских; музыка, пение, трубные голоса в крики по всему их стану разносятся. Вот слышны восклицания! Вот еще другие!.. Они, верно, приветствуют разъезжающего по строям Наполеона. Точно так было перед Аустерлицким сражением. Что будет завтра? Ветер гасит свечу, а сон смыкает глаза. Прощай!»
(Продолжение следует)
