Перейти к основному содержанию

Слобожанщина – боевая граница России (I)

Слобожанщина – одно из самых замечательных слов в русском языке. Ведь в нём, как и в звуке «Москва», тоже «так много для сердца русского слилось, так много в нём отозвалось»! Даже для человека, впервые слышащего его и не разумеющего его значения, всё равно подспудно ощущается что-то заманчивое, привлекательное, хорошее. И то сказать: ведь «слободы – местечки, населённые людьми свободного состояния»... Слобожане же - «жители слободы», каковое понятие напрямую происходит от этого сладкого слова - «свобода». Слобожанщина, стало быть, - «страна слобод», территория вольности, земля свободных людей...

Земля свободных людей

Слобожанщина – одно из самых замечательных слов в русском языке. Ведь в нём, как и в звуке «Москва», тоже «так много для сердца русского слилось, так много в нём отозвалось»! Даже для человека, впервые слышащего его и не разумеющего его значения, всё равно подспудно ощущается что-то заманчивое, привлекательное, хорошее. И то сказать: ведь «слободы – местечки, населённые людьми свободного состояния», - поясняет значение понятия самый популярный до революции 1917 года энциклопедический словарь Флорентия Фёдоровича Павленкова. Слобожане же - «жители слободы», каковое понятие напрямую происходит от этого сладкого слова - «свобода». Слобожанщина, стало быть, - «страна слобод», территория вольности, земля свободных людей. 

Наверное, уместно начать с описания этой страны, сделанном митрополитом Киевским и всея России Пименом в 1388 году. Очень вскоре после «низвержения ига» ехал митрополит Пимен по реке Дону до Азова, а оттуда в Царьград. «Бысть же сие путное шествие печално и унылниво, бяше бо пустыня зело всюду, не бе бо видети тамо ничтоже, ни града, ни села; аще бо и бываше древле града красны и нарочиты зело видением, места точию, пустож все и ненаселено; нигде бо видети человека, точию пустыни велия и зверей множество, козы, лоси, волцы, лисицы, выдры, медьведи, бобры, птицы орлы, гуси, лебеди, жаравли и прочая, и бяше вся пустыни великия» 

Хотя и была тут «пустыня», но в степях, окружавших Московское государство, везде был свой враг, считавший себя хозяином этих мест: севернее – швед, оттеснявший Русь от Балтики, с запада – литвин, позже поляк, пытавшиеся отрезать в свою пользу украинные западные города. А самым дерзким и алчным на века оставался татарин. «Общий характер отношений крымско-татарскаго юрта к соседям литовцам, полякам и русским, было хищничество и корыстолюбие, доходившее до жадности. Татары не вели правильных войн, а потому соседи боялись их не как врагов, с которыми сладить нельзя, а как огня, от которого трудно уберечься... Страх, наведенный ими на соседей, установил оригинальный обычай давать дань. Если кто из соседей не присылал условленной дани, то это принималось за вызов к набегу. Поэтому мирные отношения татар к кому бы то ни было представляют однообразный и длинный ряд посольств и переписки о подарках», - писал историк Дмитрий Иванович Багалей. 

Его современник, учёный XIX века Феоктист Авраамович Хартахай характеризовал Крымский юрт в следующих словах: «Оно (крымское государство) по-прежнему было хорошо организованною шайкою разбойников, которую можно назвать государством лишь на столько, на сколько она отвечала запросам вновь сложившейся народной жизни. Имея под рукой большую часть населения северного Крыма и главным образом ногайские орды, готовые к набегу ежеминутно, эта шайка никогда не переставала тревожить соседей, насколько это ей удавалось». 

Хуже всего, что татары ощущали себя в здешних степях (на исконных Русских землях!)  именно хозяевами. Посол императора Священной Римской империи барон Сигизмунд фон Герберштейн в своих ««Записках о Московии» приводит в связи с этим такой характерный случай: «Однажды московиты взяли в плен одного жирного татарина. На слова Московита: «откуда у тебя, собака, такой жир, когда тебе нечего есть?» - татарин отвечал: «почему это мне нечего есть, когда я обладаю такою обширною землею от востока до самого запада; разве от нее я не могу получить всего в изобилии? Скорее тебе нечего есть, потому что ты владеешь такою маленькою частицею земного шара и ежедневно за нее сражаешься». 

Степь, или по тогдашнему выражению – поле [отсюда полевая, или польская о(у)краина, к Польше как таковой отношения не имевшая] буквально кишела степными разбойниками. Если тот же Герберштейн свободно проследовал в Москву через литовские пределы и невозбранно вернулся обратно в Австрию с богатыми подарками Великого Князя Василия ІІІ, то первый турецкий посол Мангупский князь Феодорит Камал и выехавший с ним из Константинополя русский посол Алексеев добирались совершенно иначе: «Они были в пути около девяти месяцев (от августа до мая); терпели недостаток, голод в степях Воронежских; лишились всех коней, шли пешком и едва достигли пределов Рязанских, где ждали их люди, высланные к ним от Великого Князя».

Набеги «людоловов» на Русь следовали один за другим, иногда по нескольку раз в год. Общим местом в исторических исследованиях стало упоминание о восклицании некого нищего, сидевшего у ворот Кафы и непрестанно наблюдавшего нескончаемые вереницы пленников, ведомых на этот крупнейший рынок работорговли: «Остался ли хотя бы один человек в тех местах, откуда вы их ведёте?» И с этим, конечно же, надо было что-то делать. 

Если вкратце, то сперва Москва, спасаясь от набегов, отгораживалась от Крыма засеками. Позже появились Поросская и Посульская оборонительные линии, ещё позже – Большая засечная черта, получившая также название «Государева заповедь», ещё позже - Царицынская сторожевая линия, Украинская линия, Днепровская оборонительная линия и т. д., пересекавшие Бакаев, Кальмиусский, Муравский (доходивший до Тулы), Ново-Кальмиусский шляхи и Ногайскую дорогу – основные, магистральные дороги, по которым татары совершали опустошительные экспедиции на Русь. Увы, быстрые и маневренные татарские отряды умели всегда находить слабые незащищённые места в таких пассивных, главным образом, оборонах и через них продолжали просачиваться к русским городам. 

Попыткой активного пресечения татарских набегов стала организация русской полевой стражи (которая, как историки полагают, должна была существовать ещё в дотатарский период против половцев; не к тем ли временам отсылает картина Виктора Васнецова «Три богатыря»?). 

Три богатыря. Художник Виктор Васнецов

Первые же документальные упоминания о сторожах относятся к XIV столетию. В это время русская стража была на Дону, Быстрой и Тихой Сосне; позже, в первой половине XVI столетия, она действовала уже на всём пространстве от Алатыря и Темникова до Рыльска и Путивля, то есть от бассейна Волги до бассейна Днепра. До 1571 г. было 73 сторожи, которые разделялись на 12 разрядов. «Находились они в степи впереди самых украинных городов на 4 или 5 дней пути, а одна от другой отстояли на день, полдня, редко два дня пути». Именно «они составляли как бы боевую границу России», - пишет историк. 

Однако по большому счёту ни засеки, ни разъезды полевой стражи в корне решить проблему не могли. «Только постоянное население могло прочно утвердить за государством эти степи и вместе с тем оградить его от татарских орд, а станичники и сторожа были только временными путешественниками в этих местах; достаточно, например, вспомнить, что они всё время должны были проводить на лошадях, огня не раскладывать, два раза на одном и том же месте не останавливаться; их главная обязанность состояла в наблюдении за татарскими шляхами и перелазами; между тем количество тех и других, как мы знаем, было весьма значительно; каждая станица на пути к месту своего назначения должна была переехать несколько сакм; направление дороги определялось исключительна реками, речками, колодезями, перевозами, городищами, курганами и разными урочищами; это, конечно, служит убедительным доказательством того, что край этот в то время не был еще заселен; в нем были только развалины прежних населений - городища, да русския названия многих рек и урочищ свидетельствовали о том, что места эти в древности принадлежали русичам», - пишет исследователь. 

Заселение степной украйны Московского государства активно начинается в пятидесятых годах XVI века, при царе Иоанне IV Грозном. Уже в это время здесь было два ряда городов. Переднюю линию укреплений, за которыми лежала степь, составляли Алатырь, Темников, Кадона, Шацк, Ряжск, Данков, Епифань, Пронск, Михайлов, Дедилов, Новосил, Мценск, Орёл, Новгород-Северский, Рыльск и Путивль. Заднюю внутреннюю линию обороны как бы прикрывали Нижний Новгород, Муром, Мещера, Касимов, Рязань, Кашира, Тула, Серпухов и Звенигород. Позже (в 1576 году, но при том же правителе Иоанне Грозном) в состав пограничной линии вошли также Почеп, Стародуб, Серпейск, Калуга, Новосил, Болхов, Одоев, Плова, Солова, Венев, Мокшанск и Оскол. 

В следующее правление, как повествует Никоновская летопись, «царь Феодор Иванович виде от крымских людей своему государству войны многие и помысля поставить по сакмом татарским городы и посла воевод своих со многими ратными людъми, он же… поставиша на степи городы Белъгород, Оскол, Валуйку и иные городы; а до тех городов поставиша на Украине городы: Воронеж, Ливну, Курьск, Кромы и насади ратными людьми казаками и стрельцами и жилецкими людьми городы его праведною молитвою укрепишась и ныне стоят». 

Засечная черта. Южный рубеж. Художник Максимильян Пресняков

О том, что отвоевание исконно-русских земель у степных разбойников шло с праведною молитвою, сказано не всуе. Исследователь пишет: «Церкви появлялись в городах уже в момент их основания - иногда одна, а иногда сразу даже две, как это было в Цареборисове. С течением времени количество их постоянно возрастало». А где церковь – там уже хутор, который с увеличением населения уже «ничем не отличался от слободки»; при этом, по мнению исследователя, «слободка ничем почти не отличалась от владельческого хутора», а «хутор иногда ничем почти не отличался от владельческой деревни; сотенный город (местечко) - от села (козацкого) или слободы», пишет Д.И. Багалей. При этом, замечает он, «религиозное чувство тогдашнего русского человека было столь сильно, что на отдаленных окраинах государства, на самом пограничье со степями, стали возникать монастыри», каковое (монастырское) «землевладение стоит в тесной связи с их колонизаторской деятельностью…». В них «находили себе тихое пристанище все те, которые желали почему либо удалиться от мира. Старый воин, проведя всю жизнь в боях и походах и не нашедши там смерти, лишившись жены и детей, естественно стремился провести остаток дней своих в монастыре; жены лишившись своих мужей устремлялись туда же…». В монастырях укрывались не для того, чтобы отсиживаться: «Слободско-украинские монастыри играли видную роль в деле заселения и даже, обороны края. Наиболее важное значение имеют в этом отношении монастыри: Святогорский, Дивногорский, Шатрищегорский, Троицкий, Ахтырский, Куряжский, Змиевский, Николаевский, Острогожский, Пятницкий, Краснокутский и Сеннянский». Часть из них уцелела до наших дней, частью они были закрыты в разное время по разным причинам и даже разрушены. 

«Первое место между всеми монастырями в Слободской украине по праву принадлежит Святогорской обители, - говорит историк, указывая, что немаловажную роль в этом случае играет необыкновенно живописное место - положение монастыря на правом нагорном берегу Донца (в Изюмском уезде, ныне Изюмском районе Харьковской области). Преосвященный Филарет (Гумилевский) так описывал его: «Донецкая скала, дивное создание дивного художника природы. По правому берегу Донца идут высокие горы, покрытые вековыми дубами, изредка соснами или кленовыми и ясеневыми деревьями. Из кряжа этих гор возстает перед вами живой великан, весь белый. Величаво оперся он на горы и спокойно смотрится в струи Донца непокойного - это меловая скала Донецкая с 5 конусами, едва приметно скрепленная несколькими рядами кремней. Смотрите на нее с Донца или из-за Донца десять, двадцать раз в день - и не скажете: довольно! Невыразимо красив вид ея. А если взойдете на вершину скалы, или соседней с нею горы - перед вам даль, изумительная по разнообразию и картинности видов... В скале Донецкой по длине 200 сажен идет подземный ход все выше и выше; в верхних его частях уклоняется он то налево, то направо, и по сторонам его - темные келии, точно как птичьи гнезда. Нелегкий ход выводит наконец на тесную площадку, украшенную пятью меловыми конусами. Здесь подвижники устроили себе храм. Алтарь его высечен в скале. В других конусах и под церковью устроены келии». 

Свято-Успенская Святогорская лавра. Современное фото

К этому прекрасному описанию Святогорского монастыря, этой православной твердыни на тогдашнем рубеже Москвы и Крыма, трудно что-либо прибавить. Разве уточнить, что первые упоминания о Святых горах относятся к первой половине XVI века. Русские служилые люди рассказывали Герберштейну (бывшему в Московии в 1517-м и 1526 году), что около устьев Малого Танаиса (Донца), в 4 днях от Азова, близ места Великий Перевоз у Святых гор, они видели статуи и какие-то каменные и мраморные изображения… Да развивая мысль прежних русских авторов о том, что заселение Слобожанщины шло с Божьей помощью, отметить, что по молитвам насельников святых обителей им были дарованы во укрепление их чудотворные иконы Слобожанские: Молченская икона Божией Матери (Софрониевская пустынь Курской губернии, недалеко от Путивля, ныне Сумская епархия, 1405 год); Курская Коренная икона Божией Матери «Знамение» (1597 год); Озерянская икона Божией Матери, XVII век); Казанская-Каплуновская икона Божией Матери (1689 год); Владимирская икона Божией Матери (во Владимирской пустыни, у села Кочеток близ Чугуева, в конце XVII столетия); Песчанская икона Божией Матери (1754 год, в Изюме); две Святогорские иконы Божией Матери, одна из которых очень древняя; Ахтырская икона Божией Матери (1739 год)... Перечислены здесь, конечно же, далеко не все чтимые образы. А преобладание среди чудотворных икон на Слобожанщине именно икон Богородичных ясно указывает, что сей край находился под особым покровительством Царицы Небесной, являясь, как и Россия в целом, Её уделом. Это многое объясняет и в прошлом, и в сегодняшней жизни Слобожанщины. Особенно тем, кто обладает верным духовным глазомером.

(Продолжение следует)

Оцените статью
0.0