Современные интернет-дискуссии на исторические темы зачастую опускаются на такой уровень дилетантизма, что трудности взаимопонимания кажутся непреодолимыми. Как только речь заходит о «самобытности», «культурности», «цивилизованности», вылезают бескультурье и легкомыслие. Взять хотя бы популярные мифы украинской истории. Защитники «украинской цивилизации» возвышают её обычно за счёт унижения «варварской Московии».
Вот, что пишет, к примеру, украинский блогер Олег Чеславский по поводу реформ Русской Церкви в XVII в.: «Забытая Богом мракобесная и отсталая Москва под видом реформы просто перевела своих верующих на куда более прогрессивные и модерновые каноны руськой – украинской церкви, которая не теряла своей связи с просвещенным Западом и не ограждалась от него стеной неверия и вражды». И вот такие доводы: «Украинские книги в Москве банально жгли»; в 1627 г. в Москву приехал украинский проповедник Кирилл Транквиллион-Ставровецкий, чтобы издать там свой сборник «Учительное Евангелие», но его книгу не пропустила цензура якобы из-за языковых отличий от «принятого тогда на Московии болгарского, или как его ещё называли, церковно-славянского письма».
Сразу отделим в утверждениях украинского блогера факты от лжи. Книги «литовской печати» со второй половины XVI в. широко распространялись в Московской Руси, потому что спрос на печатную богослужебную литературу был здесь очень велик. Сами издатели были заинтересованы в продаже своих книг в Москве. Митрополит Киевский Иов (Борецкий) (1620-1631) регулярно посылал киевские издания в Москву. В 1624 г. по его рекомендации сюда прибыл из Киева типограф Памва Берында с книгой «Беседы Златоуста на книгу Деяний», в предисловии к которой говорилось, что она адресована «ко всему русскому и православному народу и ко всем единоверцам». В Киеве ещё живо было сознание единства православной Руси!
Даже в известном указе царя Михаила и патриарха Филарета 1628 г. о замене книг литовской печати на книги московской печати говорилось, что эту замену нельзя совершать так, чтобы в храмах прекратилась служба. Значит, в отдельных церквях Московской Руси без «литовских» книг даже богослужение не могло производиться, настолько они были в употреблении. И это подтвердила дальнейшая история. В 1634 и 1637 гг. в Москве была перепечатана виленская азбука 1621 г., а киевский Номоканон 1624 г. вышел в Москве в 1639 г. как прибавление к Мирскому и Иноческому Требникам.
Кирилл Ставровецкий. Предисловие к «Учительному Евангелию»
Что же касается «Учительного Евангелия» архимандрита Кирилла, то оно действительно было рассмотрено и осуждено на сожжение, что послужило одной из причин указа о пересмотре церковных библиотек и отобрании «литовских» книг. А главное, книгу архимандрита Кирилла отвергли не столько за язык, на котором она была написана, сколько по причине отпадения от Православия её составителя. «Учительное Евангелие» Транквиллиона вместе с другим его сочинением «Зерцало богословия» было соборно осуждено за «латинские мнения» ещё в 1625 г. в Киеве. В 1626 г. Кирилл известен уже как униат. В Москве «Учительному Евангелию» выставили шестьдесят одно замечание, в том числе языковые неточности. В пунктах игумена Ильи, священника Ивана Неронова, игумена Афанасия много внимания было уделено фривольному цитированию Кириллом Транквиллионом библейских текстов. Московские книжники стояли на том же, что и Киевский собор, осудивший Ставровецкого, а именно: священные книги нельзя искажать просторечием. Того же мнения придерживался известный малороссийский писатель и полемист, подвижник Афона, Иван Вишенский († 1620 – е гг.): «Евангелия и Апостола в церкви на литургии простым языком не выворочайте. По литургии ж для зрозуменя людского попросту толкуйте и выкладайте. Книги церковные все и уставы словенским языком друкуйте». «Евангелие Учительное» было в этом отношении с погрешностями. Так что дело не в «украинской мове» и в орфографии как таковой, а в неправославии автора-составителя Кирилла Транквиллиона (его униатстве).
Сочинения Ивана Вишенского. Издание Академии Наук СССР
Утверждение о том, что народ в Юго-Западной Руси отличался большей «европейской цивилизованностью», чем в Московском царстве, не соответствует фактам. Недоверие к латинскому языку и западной науке было равно распространено в самых разных частях Руси. Священник Иван Наседка писал стихами в «Изложении на люторы» (1642 г.):
«И латынскую грамоту свою всех болши похваляют. И глаголют про нея, яко всех мудряе, Мы же глаголем: несть латыни зляя. Паче же рещи, не от свята мужа грамота их сотворена, Но от поганых и некрещеных еллин изложена […] Наша же словесная грамота от свята мужа сотворенна, Яко цвет от всех трав произобранна, И болгаром и нам, словяном, преданна, Дабы всякая християиская душа к заповедей Господним приведена».Точно такие же мысли высказывает и малороссийский полемист Иван Вишенский: «Диавол толикую завист имает на словенский язык, же ледве жив от гнева… ато для того диавол на словенский язык борбу тую мает, зане ж ест плодоноснейший от всех языков и Богу любимейший… Тако да знаете, яко словенский язык пред Богом честнейший ест и от еллинского и латинского».
«Латинскую науку» принимали в штыки не только в Москве, но и в Киеве. Так, ректор киево-могилянской академии Сильвестр Коссов в 1635 г. издал сочинение «Апологии школам киевским», в котором признавался: «Вот уже четвертый год проходит, благосклонный читатель, как мы, изучив науки Паллады в католических академиях, стали насаждать в русские умы латинский язык лучше, нежели бывшие до нас наставники… Какие перуны, какие громы и молнии разные посыпались на нас тогда, того невозможно описать чернилами! Было такое время, что мы исповедовавшись только и ждали, что вот начнут нами начинять желудки днепровских осетров, или же того огнем, того мечом отправят на тот свет». А выпускник той же академии Гавриил Домецкий вспоминал: «От неученых попов и от казаков велие было негодование: на что латинское и польское училище заводите, чего у вас до этого не хватало, а спасались? Хотели было самого Петра Могилу и учителей до смерти побити, едва их уговорили».
Так что православный народ и в Речи Посполитой, и в Московском царстве одинаково смотрел на опасность учения по латинским пособиям. Распространение католичества в его униатской форме показало, что за западной образованностью следуют пренебрежение к отческой вере и своему народу. А сознание народного единства что в Киеве, что в Москве, было достаточно сильным. Не случайно тот же Кирилл Транквиллион-Ставровецкий воодушевился составить «Учительное Евангелие» ради спасения «братии моей, рода моего российского».
