Бизнесмен, недавно вернувшийся к месту служебной командировки в Москву из родной Франции, где из-за «пандемии» не был целый год, признался моему давнему приятелю с журфака, что пребывает в шоке от соотечественников. Многих ковид психологически сломал. Локдаун… Самоизоляция… Ограничения на перемещения… Перебои с оказанием медицинских услуг... Усиленно нагнетаемый страх перед невидимым врагом...
К этому надо добавить ещё один раздражающий фактор, разъедающий ткань общества: отторжение коренных жителей со стороны иммигрантов, воспитанных в других культурах; тех из них, кто не намерен следовать устоявшимся правилам общежития, а во многих случаях не желает блюсти закон. Всплывают в памяти кадры, где узкая парижская улочка по пятницам заполняется по всей ширине и длине молящимися прямо на проезжей части мусульманами…
Эта «новая нормальность» сделала соплеменников французского бизнесмена податливыми, безвольными, радующимися скудным благам, которые им перепадают, не способными защитить устои своей жизни.
На фоне распространяющегося со скоростью вирусной инфекции конформизма, ранее не свойственного значительной доле граждан Пятой республики, выходивших на многомиллионные демонстрации, если им приходилась не по нраву то или иное решение властей, произошла беспрецедентная акция французского офицерства в поддержку отставных генералов, написавших в конце апреля открытое письмо президенту Макрону, предупреждая о надвигающейся гражданской войне на почве исламского расизма.
Военнослужащие по закону не имеют права делать политические заявления. Если они решились на такой вызывающий демарш, значит, усилия правящих кругов по противодействию исламскому радикализму потерпели крах.
Рядовые граждане поддержали тревожный клич военных (на 10 мая поддержавших оказалось свыше 220 тысяч). В публичное пространство вброшена мысль о вялотекущей гражданской войне; эта мысль подхвачена, она теперь станет частью общественного дискурса, обжигающей темой обсуждения на скамейках в парке, за столиками в кафе, в дискуссионных передачах телевидения, в парламенте и правительстве. Станет злобой дня.
Франция, которую мы теряем
Не найдётся ни одного завсегдатая лент новостей, кто бы не отмечал бурные всплески сантиментов тех путешественников, кто побывал в гостях у французов и пришёл в уныние. Общую тональность откликов передаёт видоизменённая фраза Эренбурга: увидеть Париж – и не умереть от крушения иллюзий.
Дело не в опрокинутых ожиданиях восхититься идеально спланированным, вальсирующим городом барона Османа, где голосами Эдит Пиаф или Мирей Матье «под мостом Берси сидящий философ, два музыканта, несколько зевак и тысячи людей под небом Парижа будут петь до вечера гимн народа, влюбленного в свой старый город». Хотя…
Фото: REUTERS/Fayaz Aziz
Для гармонизации отношений между этнорелигиозными общинами недостаточно одного камлания президента и его соратников. Можно сколь угодно часто призывать, как это делает Макрон, к «сплочению нации» и обещать «свернуть голову гидре радикального экстремизма», но потребуются неимоверные усилия, чтобы восстановить механизмы абсорбции, которые существовали, например, в 1960-е годы. Чтобы найти хоть какую-то платформу единения коренных французов и шести миллионов расселившихся по Франции последователей пророка Мухаммеда.
Так или иначе, сегодня расхождение между идеализированным образом «столицы мира» и реальностью потрясает воображение.
Вспомним. Весной 2019 года собор Парижской Богоматери запылал. Это произошло в Страстной (Великий) понедельник перед католической Пасхой. Писатель Сергей Лукьяненко, справедливо заметивший, что собор – «не только французское достояние, но достояние всего человечества», сказал, что несчастье следовало ждать. В зловещих отсветах пожара он углядел «и символ кризиса веры, и символ «новой Франции», где главную религиозную святыню ремонтировали люди, никакого отношения ни к христианству, ни к той «старой Франции» не имеющие, и символ бессилия современного развитого общества перед банальным, тысячи лет знакомым людям бедствием».
Сопереживание французам, беспомощно созерцавшим обуглившийся собор, оправданно. Стоит заново осмыслить слова Федора Михайловича Достоевского, записанные им в «Дневник писателя» (июль-август 1877 года): «О, знаете ли вы, господа, как дорога нам, мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам Европы – эта самая Европа, эта «страна святых чудес»!.. Знаете ли, до каких слёз и сжатий сердца мучают и волнуют нас судьбы этой дорогой и родной нам страны, как пугают нас эти мрачные тучи, всё более и более заволакивающие её небосклон?»
Мрачные тучи, заволакивающие небосклон Европы… Эти слова, сказанные за полторы сотни лет до «новой ненормальности», звучат грустным пророчеством.
Франция, которую мы обретаем
У любого свинцово-мрачного облака, по английскому выражению, можно обнаружить светлую подкладку (Every cloud has a silver lining).
В далёком 2000 году Александр Проценко, мой коллега по газетам «Известия» и «Труд», рассказал мне о неожиданной встрече в Ростове-на-Дону с молодым французским армянином. Ранее тот никогда не бывал в наших краях. Что побудило его к перемене мест? Надоело, что в его родном Страсбурге примерно раз в месяц приходила очередь гореть именно его припаркованному под окнами автомобилю – по воле новых иммигрантов.
Страсбург прославился в 2000-е годы тем, что едва ли не главным вопросом на обсуждениях в муниципалитете была высота купола строящейся мечети. Приходит на память роман-антиутопия Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери: 2048 год»… А армянин с французскими корнями не растерялся – основал в Ростове-на-Дону сразу две газеты.
Шесть лет назад, когда отмечали 70-летие Победы, а коллективный Запад ужесточал санкции из-за возвращения Крыма в родную гавань, один предприниматель из Франции со своей русской женой прошли по Тверской и затем по Красной площади в колоннах «Бессмертного полка» с французским триколором тех же цветов, что на российском стяге. Выложенное в социальной сети видео об этом опыте они сопроводили благородно дерзкой подписью: «Франция присутствует на параде Победы в Москве в лице её народа».
Земля, породившая Манэ, Моне, Сезанна и Ренуара, Бизе и Сен-Санса, Дюма, Гюго, Бальзака и всю плеяду блистательных беллетристов, Жанну Д'Арк и де Голля, присутствует сегодня в России и своей множащейся диаспорой.
В моём ближайшем окружении «французский след» стал проступать в последнее время очень зримо. Зять моего однокурсника – француз. Друг моей коллеги бретонец Квентин заканчивает магистратуру в РАНХиГС и намерен искать в России рабочее место. Другой мой коллега француз Виктóр, знаток ИКТ, компьютерный гений, вместе с русской женой второй месяц нянчит малышку Элеонору…
В мае 2019 года в автобусе, направлявшемся в сторону метро «Юго-Западная», я выручил двух юношей в безукоризненных костюмах и с безукоризненным знанием французского языка, не располагавших мелочью для оплаты проезда. Разговорились. Оба только что защитили магистерские диссертации, завершив учёбу в МГИМО. Что дальше? Один оказался из Нанси, города в Лотарингии. Намерен был остаться в Москве, искать работу. На мой вопрос, что ему здесь нравится, ответил обстоятельно. Во-первых, люди дружелюбны, во-вторых, архитектура в историческом центре, наконец, «у вас здесь чисто».
Несколько лет тому назад, когда волна исламистской экспансии в Старом Свете уже плескалась у подножья базилики Сакре-Кёр на Монмартрском холме, лидер одного политического движения (не Марин Ле Пен) откровенно признался: если не удастся переломить размывание национальной идентичности галлов, древней европейской нации, он сочтёт для себя единственными выходом эмиграцию в Россию.
A propos
Исторический факт. Из 100 тысяч солдат и офицеров, которые в статусе военнопленных оставались два года в России после исхода оттуда остатков наполеоновской Великой армии, около 60 тысяч приняли российское подданство. В других источниках встречается утверждение, что три тысячи русских военнопленных, отправленных во Францию, все до единого вернулись домой.
Всё повторяется, хотя и в вариациях. В случае с французами, допускающими сегодня эмиграцию в Россию, можно не испытывать опасений по поводу языкового барьера, «трудностей перевода», сложностей обвыкания и социализации. Причин много. Французы остаются носителями схожего с русским культурного кода. Проявились и скрытые до поры особенности «традиционалистского», консервативного (в хорошем смысле) русского общества, ставшие ныне притягательными. Незаметно для нас и окружающих Россия превратилась в один из последних оплотов того, что входило в ёмкое, до каких-то пор не замутнённое понятие «европейские ценности».
