В Западной Европе и США во второй половине ХХ в. широкое распространение приобрело рассмотрение истории как некой разновидности литературного творчества. С этой точки зрения историк, создавая рассказ о прошлых событиях, волен строить его в жанре трагедии, комедии, сатиры и т.п. Этот подход к истории стал весьма распространённым в западной историографии с момента выхода в свет монографии Хейдена Уайта «Метаистория» (1973 г.). Отождествление истории с литературой снимает вопрос о фальсификации: каждый историк волен создавать свой образ прошлого, и никто не имеет права требовать от него объективности или правдоподобия.
Российская же философия и методология истории исходит из того, что целью исторической науки является формирование и передача обществу адекватного представления о прошлом, свободного от произвольных фантазий. Несмотря на то, что труд историка связан с необходимостью литературного изложения, нельзя абсолютизировать эту сторону исторических сочинений. История с самого своего возникновения (Фукидид) стремилась к истине о прошлом и за тысячелетия выработала методы получения истинного знания. Существуют и критерии объективности в историческом познании, позволяющие отличить добросовестные исследования от подделок.
По фальсификациям истории Второй мировой войны, её истоков, причин, хода, результатов и последствий хорошо видно, к каким разнообразным способам прибегают фальсификаторы, не гнушаясь самых негодных средств и подтасовок. И всё, как правило, во имя одной цели – небескорыстного искажения исторической правды о прошлом, подрыва и уничтожения исторической памяти русского народа.
Не счесть постоянно повторяющихся попыток предложить обществу «новое прочтение», пересмотр устоявшихся представлений о происхождении Второй мировой войны, обстоятельств её развязывания, роли и места Великой Отечественной войны («восточного фронта») в истории ХХ века.
Анализ такого рода попыток «переосмысления» истории войны приводит к выводу, что чаще всего оно осуществляется за счёт демонстративного отказа от соблюдения общих принципов и методов исторического исследования, соответствующих тем критериями научности, которые выработаны мировым сообществом историков и философов науки. В большинстве случаев мы имеем дело с явлением, которое следует определить как псевдонаучное мифотворчество.
В исторической науке выработаны и постоянно совершенствуются методы критики исторических свидетельств, и критическое отношение к источникам – необходимая предпосылка любого претендующего на научность исторического построения. Однако фальсификаторы предпочитают такое испытание научной критикой избегать. Предлагаемые ими интерпретации основаны на использовании источников, аутентичность которых либо крайне сомнительна, либо это – прямые подлоги. Например, так называемый текст речи И.В. Сталина на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 19 августа 1939 г., которому некоторые авторы пытались придать статус «решающего доказательства» в пользу тезиса о вине Советского Союза в развязывании Второй мировой войны. Любой же добросовестный специалист-историк скажет вам, что никакого секретного заседания Политбюро в указанный день не было. За сталинскую речь выдается некая запись, сделанная неизвестным лицом на французском языке, и этот, с позволения сказать, «документ» был найден в фонде 2-го бюро французского Генерального штаба. Да ещё исполненный на бланке военного ведомства правительства Виши.
А взять внедрение в общественное сознание мифа о сотрудничестве НКВД и гестапо перед войной в целях борьбы с «мировым еврейством». Вброс происходит путем публикации очевидных фальшивок, подаваемых как «совершенно секретные» документы, якобы до сих пор скрываемые «официальными» историками в недрах секретных архивов.
Ещё одним приёмом фальсификации является выстраивание ложных причинно-следственных связей путём манипуляций с хронологией. Например, приписывание советско-германскому договору от 23 августа 1939 г. решающего значения в плане развязывания Второй мировой войны основано на рассмотрении его подписания не как одного из звеньев причинно-следственной цепи, а изолированно, вне связи с Мюнхенскими соглашениями 1938 г. и другими предшествующими событиями. Произвольно разрывая ткань исторического повествования, непосредственное изложение обстоятельств развязывания войны начинают с 1939 г.; события предшествующего периода, в первую очередь Мюнхенский сговор, опускается.
Во многих учебниках истории сознательно чехословацкий кризис 1938 г. даётся в одном параграфе, а советско-германский договор о ненападении 1939 г. – в другом. В результате в головах молодых людей утверждается мысль об отсутствии связи между Мюнхенскими соглашениями и началом Второй мировой войны. Российское общество ещё в полной мере не осознало, что школьные учебники превращены сегодня в «передовую» информационной войны против России.
Широкие возможности для фальсификаций скрываются за попытками свести объяснение к субъективным намерениям, замыслам, мотивам отдельных лиц, это позволяет фальсификаторам подменять объяснения оценочными суждениями. Приписав историческому деятелю некоторую совокупность личностных черт (и, соответственно, определив своё, положительное или отрицательное, к ним отношение), фальсификатор начинает выстраивать на этой основе объяснение мотивов тех или иных его действий или поступков. Затем эти психические феномены – намерения, чувства, эмоциональные переживания – вставляются в описание реально происходившей в физическом мире цепочки событий.
Например, И.В. Сталину приписываются некоторые намерения, а затем, исходя из них, как из факта, выстраиваются фантастические причинно-следственные связи. Именно так выглядит ситуация с теми публицистами, кто считает возможным обвинять советское руководство в сознательном содействии развязыванию Второй мировой войны, поскольку оно-де исходило из желания «раздуть революционный пожар в Европе». В том же ряду - попытки обосновать тезис о подготовке Советским Союзом нападения на Германию летом 1941 г. на основе общих рассуждений о верности Сталина «ленинскому завету» сокрушить капитализм военным путем. И таким чтивом не устают кормить публику!
Наконец, нельзя не упомянуть о ведущейся с конца 1980-х гг. идеологической кампании по «демифологизации» истории, целью которой является подрыв символов национальной памяти. В качестве примера приведу сюжет, не относящийся, правда, к началу Второй мировой войны, но по воле фальсификаторов буквально «пронизывающий» всю её историю.
В течение уже ряда лет накануне и в дни празднования 9 мая нас непременно потчуют «горькой правдой» о «зверствах» советских военнослужащих в побеждённой Германии. Сам факт того, что военнослужащими и советской, и других союзных армий совершались убийства, грабежи, насилия, никто из историков не отрицает. В России опубликованы документы, содержание которых не оставляет сомнений: неизбежные спутники любой войны, преступления против мирных жителей имели место. Проблема связана с интерпретацией этих фактов, оценками и выводами, которые делаются на их основе. Мы постоянно сталкиваемся с нарочитым стремлением к обличению именно воинов Красной Армии, благодаря чему создаётся впечатление, что бесчинства в отношении мирных жителей – чуть ли не характерная черта поведения русских солдат, что объясняется ссылками на искалеченные «сталинским тоталитаризмом» души и особое «азиатское варварство».
Именно так подаётся эта проблема в книге британского историка Э. Бивора, по логике которого символом советской армии-освободительницы должен был стать солдат с горящим факелом, выбирающий себе жертву среди укрывшихся в темном бункере немецких женщин. В качестве иллюстрации приводится один, два, три, десять фактов. Нетрудно убедиться, однако, что в западных зонах оккупации командованию союзных армий также приходилось прилагать усилия для предотвращения и пресечения бесчинств своих военнослужащих в отношении мирного населения.
Пока общей картины составить невозможно: имеющиеся в литературе данные фрагментарны, но почему бы американским историкам не подобрать несколько криминальных эпизодов с участием, скажем, военнослужащих США и нарисовать для обывателя ужасающую картину вакханалии насилия, захлестнувшей американскую зону оккупации. В добросовестном историческом исследовании использование такого метода противопоказано, а в пропаганде – почему бы и нет?
От утверждения о «непредсказуемости российского прошлого», ставшего расхожим у недругов России, не гнушающихся никаких грязных средств, остаётся всего один шаг до заявления о том, что у России вообще нет прошлого. Если мы не остановим этот процесс, российское общество будет-таки лишено исторической памяти!
В своё время президент Франции Франсуа Миттеран сказал: «Народ, не занимающийся изучением своей истории, – это народ, который утрачивает свою идентичность». Запомним эти слова.
Национальное самосознание, национальная идея не могут существовать без исторического фундамента. «Бои за историю» – это сражение не только за прошлое, но и за будущее России и её народов.