«Либеральная экономика» - это словосочетание стало расхожим политическим штампом с неопределенным содержательным наполнением. Думаю, столь аморфное понятие можно рассматривать в двух аспектах. Во-первых, как своеобразный PR-продукт, предназначенный к реализации иностранным инвесторам, пока не проявляющим к нашей стране щедрой благосклонности, в отличие, скажем, от Китая и некоторых других экономик Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. Во-вторых, как политическая идиома, призванная объяснить разочарованному «реформами» российскому населению, что «рынок» - это более эффективная экономическая система, чем «план», с использованием при этом своеобразного истолкования «классического», т.е. западного, опыта модернизации общества. Ко второй ипостаси «либеральной экономики» стоит присмотреться повнимательнее.
В начале 1970–х годов Нобелевский лауреат (1993 г.) Дуглас С. Норт концептуализировал опыт экономического возвышения Запада. Ученый пришел к следующим основным заключениям.
1. Главным «источником» экономического роста «западного мира» стали непрерывные технологические изменения, которые, в свою очередь, проистекали из постоянно увеличивающихся инвестиций в «человеческий капитал» (через системы образования и – несколько позже – здравоохранения и социального обеспечения – А.В.).
2. Важным фактором поступательных изменений в обществе было становление современных экономических, финансовых и иных институтов. Развитие этих институтов, имевшее продолжительную временную инерцию (примерно с середины XI века), планомерно устраняло «несовершенство рынков» в их традиционной, т.е. до- и раннеиндустриальной, форме.
3. Начиная с XIII века, времени «подлинного экономического пробуждения» Западной Европы, началась интеграция местных рынков в национальные экономические пространства, в ходе которой технологические инновации распространялись по всей их значительной площади.
4. Наконец, возникновение национальных государств как основной формы политической организации территориального пространства в Западной Европе способствовало выведению этого региона на траекторию самоподдерживающегося роста, уже после первой промышленной революции (1770-е – 1830-е гг.). Успех становления капитализма немало зависел и от эффективных действий властей, в частности от сознательного поощрения «современных», т.е. индустриальных, форм хозяйственной деятельности и стимулирования соответствовавших ей институтов.
Таким образом, система западноевропейского капитализма изначально развивалась как сложносоставное целое, внутри которого государственная интервенция ограничивала тенденции к атомизации общества (через утверждение частных интересов), тогда как индивидуальная активность народа сковывала авторитарные устремления «начальства». Иначе говоря, творческое борение «плана» и «рынка» заложило механизм непрерывного самосовершенствования западноевропейского социума.
Эта система «сдержек и противовесов», успешно пройдя через многочисленные серьезные испытания, трансформировалась в государство всеобщего благосостояния – один из трех, согласно Самиру Амину, «мировых проектов», взаимодействие которых всецело определило эволюцию послевоенного человечества. Распад в конце 1980-х – начале 1990-х гг. двух других «проектов» («бандунгского» - развивающиеся страны и «капитализма без капиталистов» - мир социализма) фактически лишил капиталистический «проект» необходимых внешних стимулов к его саморазвитию.
Мы мало задумывались над тем, что «борьба двух систем» была эффективным инструментом модернизации экономик и обществ в обоих враждовавших лагерях; значительная роль в этом процессе принадлежала политическому началу – государству, определившему стратегию выживания народа и его поступательного развития. Отданный во власть сил «спроса и предложения» западный «проект» начал давать сбои, становившиеся все более заметными на фоне энергичного развития региона АТР. Сами эти общества, исторически ведомые Японией, нередко называются странами «неортодоксального капитализма», а в основу стратегий их модернизации положены не отвлеченные «либеральные» идеи и ценности, а исключительно практическая необходимость, как говорили у нас в былые времена, «производить больше, лучшего качества и с меньшими затратами». (Яркий пример подобного экономического утилитаризма – современная Южная Корея, небольшая страна, чей экспорт до начала нынешнего кризиса превышал 330 млрд. долл.). Институтом – движущей силой форсированного роста в дальневосточных обществах является «государство развития», создающее максимально благоприятные предпосылки для технологического прогресса на основе согласия основных социально-политических сил, действенной политики «рациональной бюрократии», жесткого противодействия альянсу предпринимателей и профессиональных политиков.
В настоящее время все более влиятельной становится точка зрения, согласно которой главной движущей силой выхода мировой экономики из системного кризиса станет рост среднего класса в развивающихся странах, включая Китай, Индию, Бразилию, Южную Африку и т.д. Так, согласно прогнозам МВФ, в 2008 – 2010 гг. почти весь рост мировой экономики придется на «развивающиеся рынки». Более того, если корректными окажутся предположения о возобновлении экономического роста в США и Западной Европе в 2011 году, то и тогда 70% экономического роста в мире в 2011 – 2015 гг. придется на развивающиеся страны. К тому же многие из этих стран, в частности Бразилия и Южная Африка, всерьез рассчитывают на превращение Китая («нелиберальной рыночной экономики») в основного мирового потребителя сырьевых товаров; для этих и других государств экономика КНР становится основным стимулятором их внутреннего роста.
Во время кризиса механизм взаимоотношения интервенции и инициативы приобретает особо сложный характер. Так, потенциальной (и долгосрочной) угрозой для мировой экономики может стать «асимметрия» между хозяйственными системами с избыточным потреблением (США, Великобритания, периферия еврозоны), с одной стороны, и избыточным производством и накоплением (Китай, Германия, Япония) – с другой. Рециклирование доходов производителей в экономики потребляющих стран, опасаются некоторые экономисты, может вызвать серьезный финансовый кризис, в частности, в еврозоне, признаки которого мы уже наблюдали в «режиме реального времени».
Что касается России, то мировой кризис обострил противоречия «нового русского капитализма», выявил недееспособность существующей в нашей стране экономической системы, поставил в повестку дня необходимость смены алгоритма поведения отечественного народного хозяйства. Неолиберализм (или «псевдолиберализм», как называет данный способ построения экономических моделей Е.Примаков) – это одна из крайностей экономического образа мышления, усиленная склонностью национального характера к простым решениям и быстрым результатам. (Показательно в этом смысле признание одного из современных «столпов» неолиберализма Милтона Фридмена об ошибочности его известного совета «приватизировать, приватизировать, приватизировать»: «Я был неправ. Выходит, что власть закона более значима, чем приватизация».) Многие наши беды проистекают из недостаточного знакомства с мировым экономическим опытом. Для начала надо признать, что выбор стратегии развития оказался ложным: разом обмануть историю и экономику еще никому не удавалось.
Выход нашей страны из кризиса будет трудным, поскольку придется синхронно решать сразу три задачи: 1) собственно макроэкономической стабилизации экономики, в развитии которой явно нарушена инновационно-технологическая преемственность; 2) форсированной модернизации деиндустриализованного (в результате «либеральных реформ») хозяйства; 3) «погони» за только-только зарождающимися направлениями мирового научно-технического прогресса. Следует помнить, что высокотехнологичные продукты – это товары не только с высокой долей добавленной стоимости: новая информация, т.е. инновации, наполняют в странах – лидерах мировой экономики их стоимость на 60-65%. Далее, наноэкономика (о которой нынче во властных кругах не рассуждает только ленивый) – это естественная, стадиальная «надстройка» над индустриальным способом производства. Поэтому призывы к «наномодернизации» России в условиях деиндустриализованной экономики выглядят и политическим, и интеллектуальным авантюризмом.
Идеи «времен Очаковских и покоренья Крыма», владеющие умами «либеральных» экономистов, имели следствием «рост без технологий» (согласно мнению экспертов Высшей школы экономики) и породили сомнения в достижимости даже более ограниченных, чем модернизация российского общества, целей, в частности в успехе импортозамещения, пусть и при благоприятном соотношении курса рубля и валют развитых стран. Последнее есть, как известно, фактор развития внутреннего рынка, повышающий устойчивость национальной экономики к периодическим «штормам» в мировом хозяйстве.
Наше безоглядно-провинциальное имитаторство экономических моделей проистекает из элементарной профессиональной безграмотности, из отсутствия системного видения общества в единстве его экономической, научно-образовательной и инновационно-технологической ипостасей. Деградация общественных наук в нашей стране лишила Россию возможности реагировать на вызовы третьего тысячелетия. Напротив, у наших партнеров по виртуальному объединению БРИК, Бразилии и Индии, жизнь науки никогда не замирала; более того, общественные науки в этих странах выступают эффективным инструментом самосознания и самовыражения гражданского общества, корректирующего интеллектуальную неадекватность власти. Поэтому общества Индии и Бразилии по существу застрахованы от «неожиданных» общественных потрясений.
«Либеральная экономика» в классическом, западном понимании – это хозяйственная политика, свободная от директивного планирования. Однако западный исторический опыт убедительно продемонстрировал необходимость планирования индикативно-стратегического характера, ставшего неотъемлемой частью жизнедеятельности сложноорганизованного общества. Что касается России, то трудности нашего нынешнего положения усугубляются глубоким интеллектуальным и духовным кризисом общества, требующим оперативной смены идеологической «лоции» и действующих «элитариев», не способных обеспечить выход нашей страны на траекторию «постлиберального» развития.