В последние годы Россия вольно или невольно оказалась вовлечена в решение крайне сложной и болезненной для Центральной Азии водно-энергетической проблемы, в центре которой сегодня находятся вопросы строительства при российском финансовом и ином участии крупных гидроэлектростанций в Кыргызстане и Таджикистане. Со времени достижения Москвой договоренностей с Бишкеком и Душанбе о строительстве крупных ГЭС (в случае с Кыргызстаном – еще и о выделении крупного кредита в размере 2 млрд. долларов на реализацию проекта каскада Камбаратинских ГЭС) вовлеченность России в комплекс региональных водно-энергетических и тесно связанных с ними иных проблем и противоречий стала особенно заметной.
Показательно в этом отношении резкое обострение российско-таджикских отношений в январе-феврале 2009 года. Поводом послужило то, что Д.А. Медведев в ходе пресс-конференции по результатам визита в Узбекистан высказал мнение о необходимости учета странами региона интересов друг друга при решении водно-энергетической проблемы. Это заявление вызвало политико-дипломатический демарш с таджикской стороны и шквал публикаций в Таджикистане: там усмотрели в этих словах Президента России отход от ранее достигнутых договоренностей.
Если Москва не выработает четкое понимание сути водно-энергетической проблемы, а также своей роли и в ее решении, она рискует оставаться в плену противоречивых краткосрочных, узко-корпоративных интересов, а в итоге – все больше вовлекаться в ненужную, навязываемую ей игру, впустую тратить свои политические, экономические и иные ресурсы.
Самое главное: системное и комплексное решение водно-энергетической проблемы в Центральной Азии, как и многих других сложных проблем, порождённых распадом СССР, возможно лишь на пути тесной региональной экономической интеграции. Это требует от Москвы выработки новой стратегии на глобальном и региональном уровнях - и в Центрально-Азиатском регионе, и на постсоветском пространстве в целом.
Почему в советский период водно-энергетической проблемы не было?
В СССР существовала отработанная в течение десятилетий схема взаимообмена энергетическими ресурсами (нефтью, газом, углем, мазутом, электроэнергией) между Российской Федерацией и республиками Центральной Азии (тогда регион назывался «Средняя Азия и Казахстан»). Был налажен рациональный, взаимовыгодный обмен гидроэнергетическими (возобновляемыми) ресурсами Кыргызстана и Таджикистана (эти две республики контролируют верхнее течение рек региона) на топливные (невозобновляемые) ресурсы других республик-участниц вышеуказанной схемы.
С одной стороны, в зимнее время в Киргизиию и Таджикистан поставлялись туркмено-узбекский газ, казахстанский уголь, российский мазут, другие виды топлива в объемах, достаточных для выработки электроэнергии на тепловых электростанциях этих республик, а также для отопления населенных пунктов. В свою очередь, Кыргызстан и Таджикистан значительно сокращали выработку электроэнергии на своих гидроэлектростанциях и ставили водохранилища в режим накопления воды.
С другой стороны, в летнее время поставки природного газа, а также угля и мазута в Кыргызстан и Таджикистан значительно сокращались. В свою очередь, эти республики переводили свои водохранилища в режим максимального сброса воды. Вырабатываемой на ГЭС электроэнергии хватало и на собственные нужды, и на поставки в Узбекистан, Туркменистан, ряд областей Казахстана и даже России. Параллельно с этим Узбекистан, Туркмения и ряд областей Казахстана (Южно-Казахстанская и Кызылординская) получали из Киргизии и Таджикистана воду, подавляющая часть которой шла на сельскохозяйственные нужды.
Иными словами, водно-энергетическая проблема возникла в результате разрушения эффективной схемы обмена энергоресурсами и в условиях структурно-экономической взаимозависимости в системе «Российская Федерация – Центральная Азия».
Как возникла водно-энергетическая проблема?
После распада Советского Союза отношения между бывшими советскими республиками стали строиться исключительно на коммерческой основе. Отрицательные последствия разрушения прежней схемы энергетического обмена достались, прежде всего, Узбекистану, Кыргызстану и Таджикистану. Две последние страны стали главными жертвами возникшей энергетической проблемы, а Узбекистану выпала основная нагрузка по поддержанию энергетической безопасности двух своих соседей.
Во-первых, поставки природного газа в Кыргызстан и Таджикистан в настоящее время осуществляются только Узбекистаном. С учетом исключения туркменского газа из топливного баланса Кыргызстана и Таджикистана объемы поставляемого в данные страны «голубого топлива» уменьшились почти на порядок по сравнению с советским временем.
Во-вторых, поставки всех видов невозобновляемых энергоресурсов в Кыргызстан и Таджикистан сегодня осуществляются не на долгосрочной основе, как раньше, а на краткосрочной, что само по себе является негативным фактором.
В-третьих, хотя поставки узбекского «голубого топлива» играют жизненно важную роль в энергетическом обеспечении Кыргызстана и Таджикистана в зимний период, узбекско-киргизские и узбекско-таджикские переговоры зачастую носят чрезмерно сложный характер: Бишкек и Душанбе традиционно испытывают острый дефицит валюты для своевременной оплаты узбекского газа. Из-за частых задержек платежей Узбекистан, в свою очередь, нередко приостанавливает поставки «голубого топлива».
Всё это периодически ставит Кыргызстан и Таджикистан на грань «энергетического голода» и перманентного экономического кризиса, вынуждая Бишкек и Душанбе использовать воду для выработки электроэнергии и в зимнее время, а также рассматривать водные ресурсы в качестве товара и продвигать планы строительства новых крупных гидроэнергетических объектов на своей территории. Так, собственно, постепенно возникла и стала обостряться водно-энергетическая проблема.
В чем суть водно-энергетических противоречий?
Во-первых, следствием выработки Кыргызстаном и Таджикистаном электроэнергии в зимнее время является периодическое затопление в зимний период части сельскохозяйственных угодий в Узбекистане, Южно-Kазахстанской и Кызылординской областях Казахстана, ряде районов Туркменистана. Помимо этого в летний период наблюдается дефицит воды для сельскохозяйственных нужд (особенно в засушливые и маловодные годы). Все это приводит не только к экономическим потерям, но и к периодическому осложнению межгосударственных отношений. По оценкам отдельных экспертов, ежегодный совокупный экономический ущерб центральноазиатским странам от затопления сельскохозяйственных угодий в зимнее время и дефицита воды в летнее время составляет порядка 770 млн. долларов США. И это, скорее всего, по самым скромным оценкам.
Во-вторых, Душанбе и Бишкек из-за дефицита валюты зачастую предлагают в качестве платы за узбекский газ либо бартерные схемы взаиморасчетов, либо настаивают на том, чтобы Узбекистан и Казахстан платили за воду (а именно – за ее нормированную подачу как в зимнее, так и - особенно - в летнее время). Ташкент, в свою очередь, настаивает на том, что, согласно международной практике, вода трансграничных рек является не экономическим, а природным ресурсом. Причем один из главных аргументов узбекской стороны заключается в том, что вода в реках – это ресурс, возобновляемый самой природой без каких-либо финансовых затрат, в то время как природный газ – невозобновляемый ресурс, добыча которого сопряжена с финансовыми затратами.
В-третьих, и это самое главное, в будущем Кыргызстан и Таджикистан намерены кардинально увеличить производство электроэнергии за счет возведения на своей территории новых крупных ГЭС. В случае односторонних действий Бишкека и Душанбе это может привести к катастрофическим последствиям для всей Центральной Азии.
Ташкент выступает за проведение международной экспертизы всех крупных гидроэнергетических проектов, тем самым, по сути, отстаивая общерегиональные интересы и приоритеты развития. Такая позиция в целом поддерживается Казахстаном и Туркменистаном. В какой-то степени и Бишкек уже выразил готовность понять позицию узбекской стороны, дав в январе 2010 года предварительное согласие на необходимую международную экспертизу проекта строительства каскада Камбаратинских ГЭС.
Роль России в решении водно-энергетической проблемы
В этих условиях России необходимо искать новые схемы именно многостороннего сотрудничества, по крайней мере, между основными «фигурантами» водно-энергетических противоречий, в первую очередь Узбекистаном, Кыргызстаном и Таджикистаном. Важно использовать пока невостребованный переговорный потенциал двух других стран региона – Казахстана и Туркменистана, тем более что именно они в советское время были гармонично встроены в региональную схему энергетического обмена, а в настоящее время из нее практически выпали. Представляется, что и Астана, и Ашхабад могли бы внести на порядок больший вклад в решение водно-энергетической проблемы, в том числе в плане поддержания энергетической безопасности Кыргызстана и Таджикистана. Не менее важным для России является усиление деятельности ЕврАзЭС, СНГ, ШОС, ОДКБ.
Кроме того, России следовало бы всемерно помогать Кыргызстану и Таджикистану удовлетворять их энергетические потребности за счет реализации проектов добычи в нефтегазовой отрасли данных стран, а также восстановления/строительства малых ГЭС и в целом использования возобновляемых источников энергии.
Безусловно, эти действия Москвы должны находить соответствующий отклик в столицах государств Центральной Азии. В частности, Кыргызстан и Таджикистан должны предоставить России все необходимые условия для реализации проектов по обозначенным направлениям. Здесь возможна и передача контрольных пакетов акций соответствующих энергетических объектов, возведенных с российским участием.
Повторим ещё раз: надёжной гарантией успешного решения обострившейся водно-энергетической проблемы в Центральной Азии и многих других проблем, появившихся в результате распада СССР, может быть только региональная экономическая интеграция. В противном случае положение дел будет ухудшаться, а мировой финансово-экономический кризис лишь ускорит этот процесс. И так будет до тех пор, пока региональная экономическая интеграция не станет главным смыслом политики России на центрально-азиатском направлении – в соответствии с коренным тенденциям эволюции всех государств постсоветского пространства.