Когда я прочла, что в России вслед за «бумом усыновлений» начался «бум возврата детей» в детдома, сначала ужаснулась: дети, преданные однажды кровными родителями, оказались преданными вторично. И только потом поняла, что проблема гораздо сложнее.
Первое и самое главное – произошел закономерный провал попытки коммерциализации материнской любви на западный манер.
Мы видим сегодня активно рекламируемые американские (западные) приемные семьи. Права ребенка превращаются в некое коммерческое предприятие, но с государственными гарантиями для сторон. Скажем, семья заключает договор и берет трудного или нормального подростка, по каким-либо социальным причинам помещенного в приют (этих детей может быть и несколько). Получает определенные деньги и создает для приемыша некий эрзац семейной жизни. Если ребенок оказывается труднее, чем предполагали опекуны, его можно сдать обратно – это также в порядке вещей. Нерациональные, с точки зрения западного человека, чувства любви, самопожертвования, даже элементарной готовности поступиться чем-то важным ради (чужого) ребенка – не за дополнительную оплату, а ради него самого - в договоре, естественно, не предполагаются. Это честный договор, в котором все ясно, и никто не ждет особых чувств. Для западного мира такое отношение к чужим детям нормально. Там резонно могут сказать, что в слишком многих российских родных семьях дети живут хуже. И это - тоже горькая правда. Однако культура отношения россиян к детям совершенно иная, она отвергает коммерциализацию семейных отношений. Наш культурный код предусматривает наличие отношений только в том случае, если есть чувства, а чувства и деньги – плохо совместимые понятия. Принять ребенка для россиянки и сегодня значит стать матерью – любить и быть любимой, стать единственной «мамой на свете», как в детской песне.
Я сама выросла в приемной семье, но узнала об этом, уже будучи зрелым человеком и имея своих двух детей. Родители скрывали от меня факт удочерения, чтобы никакая детская обида не воспринималась незрелым сознанием как следствие того, что люди рядом со мной – не родные родители. Думаю, в этом была большая человеческая мудрость – даже родные дети в переломные для детской психики моменты могут неверно истолковывать мотивы воспитателей, их строгость, отказ в чём-либо, а тут маленький подранок с больным, однажды преданным сердечком… Как ему объяснить, что наказали для того, чтобы понял и осознал ошибки, что денег не жалко, а их просто нет, или взрослые считают, что лишние деньги и безотказное потакание прихотям портят.
Воспитывать ребенка, который знает, что он не родной – сложнее, но при постоянном духовном контакте, любви и взаимном доверии – можно. И тогда обращение ребенка к приемной матери со словами: «Мама, мамочка, роднуля!» – это как высший орден. Понятно, что много детей лучше не брать, но несколько – это хорошо, и есть немало примеров, когда парней и девчонок вырастили, как родных, и помогли им стать достойными людьми.
На мое детство пришлось примечательное время – вокруг было очень много семей с приемными детьми. Кто-то из детей знал, что они приемные, кого-то, как меня, растили, соблюдая тайну. Но в маленьком городе люди знают друг о друге. Двоих детей – брата и сестру, родных друг другу по крови, чтобы не разлучать, усыновил старший брат отца. Да и у некоторых других родственников также росли в семьях приемные дети. Они гордо носили фамилии приемных родителей и их отчества, часто и имена также получали новые. Относились к ним в семьях, как к маленьким сокровищам, любили и холили. Оглядываясь назад, думаю даже, что относились не так, как к детям, а скорее так, как обычно относятся уже к внукам – то есть с большей педагогикой и уделяя куда больше внимания. Наверное, не ошибусь, если скажу, что у большинства приемных детей моего поколения было счастливое детство.
Стоит еще добавить, что за приемными родителями приглядывали и государство, и общество. Человек, который плохо относился к приемному ребенку, скорее всего, стал бы изгоем. И не помню, чтобы кому-то пришло в голову вернуть усыновленного ребенка, ведь брали не за деньги, а чтобы любить и быть любимыми, отдать оставшиеся нерастраченными чувства и силы на доброе – поставить на ноги и вывести на правильный жизненный путь ребенка, который оказался в силу обстоятельств лишенным родного очага и родных людей.
Люди, принимавшие в семьи детей в последние годы, уже руководствовались чаще всего другими мотивами. Детей принимали побольше числом и за деньги в надежде жить на эти деньги самим. Пытались создать что-то вроде западных эрзац-семей из приемных детей, но психология-то другая. У нас в глубине сознания работает императив отношения к семье и детям только через полное обладание материнскими правами и обязанностями, только через любовь. Но… жертвовать ничем своим не собирались, а относились к усыновлению или удочерению, как к выгодному коммерческому проекту. Поэтому и не смогли дать детям то, чего ждали от них доверившиеся юные души, - безоглядной, всепоглощающей и всепрощающей, готовой на любые жертвы ради ребенка материнской любви. Отсюда проблемы: сначала разочарование и раздражение, а потом, по мере того, как деньги, выделенные за усыновление, были освоены, усиливалось желание избавиться, вернув, откуда взяли, надоедливых «спиногрызов», да еще и чужих, да еще и «с плохими генетическими наклонностями и болезнями» – как много всего вдруг выявилось в этих казавшихся забавными домашними зверушками детях такого, чего, оказывается, приемные родители и не ожидали.
Вердикт, вынесенный, в конце концов, этими «коммерческими родителями», может удивить только на первый взгляд – они просто расторгли коммерческую сделку, которую сочли невыгодной для себя.
Однако есть и вторая сторона у этого вопроса. Деньги, которые сегодня предлагает государство усыновителям, – это тоже коммерческая сделка, попытка избавиться от «чужих» для сегодняшних министров-капиталистов детей, спихнув их кому и куда угодно, хоть в России, хоть за границу. Помню эйфорию по поводу первых иностранных усыновлений русских детей. Как слащаво и назойливо трещали российские СМИ о том, что добрые иностранные семьи берут и готовы лечить и заменить родителей даже неизлечимо больным русским детям. Сколько крокодиловых слез проливали наши ответственные за судьбы этих детей чиновники, оформляя вполне здоровым детям-сиротам справки о том, что они больны, и убеждая, что только за рубежом гуманные западные люди их смогут вылечить. Скандалы с разоблачениями поставленной на поток продажи русских сирот за рубеж начались в основном лишь после того, как из-за границы стали приходить известия о мученической смерти этих детей в «гуманных» семьях западных усыновителей. Мне хотелось бы посмотреть в глаза христопродавцам, сбывавшим (думаю, не всегда бескорыстно) этих детей за кордон, и спросить: «А что, господа хорошие, вы и вправду верили, что иностранцы будут относиться к нашим русским сиротам лучше, чем мы сами? Эти дети - кровь от крови и плоть от плоти русского народа и Русской земли, но из-за ваших реформ они оказались ненужными, брошенными, и вы не смеете продавать их за границу: они по праву рождения имеют право на эту Родину и на то, чтобы она сделала для них все, что делает Мать!»
В трудную годину Великой Отечественной войны Родина-Мать с полным правом обратилась к своим детям за защитой, и дети знали, что защищают родную, любимую и любящую Мать, что другой такой на свете нет и не будет для советского, для русского человека. К кому и чему сможет воззвать нынешнее государство, продающее своих детей в семьи, где родители росли и формировались в разгар холодной войны, когда образ русского был образом врага? Да и сегодня холодная война закончилась только для наших чиновников, а для США – она продолжается.
На эти доводы некоторые с сарказмом возражают: «Раз они охотно усыновляют наших детей, значит, им они нужнее, чем их родителям по крови». Резонно, но только на первый взгляд. В истории Турции было такое явление, как армия, состоявшая из мамелюков. Это были плененные христианские дети, но воспитанные в османском обществе как воины, готовые отдать жизнь за господство Турции над миром. Чтобы заслужить право занять достойное место в турецком обществе, мамелюки готовы были убивать своих братьев-христиан, не задумываясь.
Гитлер, понимая, что заселить весь мир чистокровными немцами нереально, тоже начал отбор и вывоз в Германию «безупречных детей» из России и Белоруссии на «онемечивание» - это были здоровые, красивые, белокурые и голубоглазые, смышленые дети, которых предполагалось вырастить немцами.
А теперь переложим это на современность, на демографическую ситуацию в стремительно «чернеющих» США и Европе. Проданных детей, воспитываемых в американских приёмных семьях, растят в презрении к русским, в убеждении, что самое страшное – если их вернут в Россию. Этим современным мамелюкам, как и многим «русским американцам» до них, привьют комплекс неполноценности за их русское происхождение, дадут американские имена, но всё равно, даже отрекшись от всего русского, они не избавятся от страха, что в Америке они навсегда чужие. И это - в лучшем случае. А в худшем - их просто забьют насмерть ещё в детстве, потому что воспитанные в ненависти к русским американцы не смогут принять русских детей как своих.
Мы коснулись только двух аспектов проблемы усыновления – попытки коммерциализировать семейные отношения в приемных семьях в России и продажу детей за рубеж. Решение этой проблемы, на мой взгляд, должно быть таким же ясным, как ответ на вопрос, с чего начинается Родина. Чтобы ребенок вырос гражданином и любящим сыном, он должен быть одарен любовью в своей стране, и не надо лицемерных штампов о «патернализме» и чуть ли не паразитизме русских, мол, перекладывающих всё на государство. Мы – не Запад и слава Богу! Для нас Родина начинается с материнской любви, с чувства силы и защищённости, исходящего от отцовского плеча, для сироты – более чем для других.
Если мы говорим об усыновлении, то со стороны государства в высшей степени безнравственно продавать за рубеж детское «мясо». Только усыновление внутри страны под неусыпным контролем государства и общества и только по материнской любви – не за деньги, квартиры и другие льготы и не оптом по 10-15 детей в семью, а индивидуально, не разделяя родных сестер и братьев. Не может вырасти полноценным ребенок, если его взяли в семью не по любви, а в порядке осуществления коммерческого проекта.
Ребенок имеет право вырасти на родной земле, в любящей семье. И если мы хотим, чтобы у нашей страны и народа было будущее – надо понять, что не может быть чужих детей. Это наши дети!
Иначе за что воевали, гибли, ради чего побеждали поколения наших предков, защищая и обустраивая эту землю?