Нанесенный 26 ноября авиаций НАТО удар по блокпостам на территории Пакистана уже вызвал «девятый вал» комментариев. Откликнулись на это трагическое событие и российские политики: глава МИД РФ Сергей Лавров в ходе телефонного разговора с министром иностранных дел Пакистана «подчеркнул недопустимость нарушения суверенитета государств, в том числе при планировании и проведении контртеррористических операций». Известный индийский внешнеполитический аналитик М.К.Бхадракумар в эксклюзивной статье для сайта Strategic Culture Foundation отмечает, что «США наткнулись на пакистанскую ловушку» (blundered into a Pakistani trаp»).
Разумеется, обозреватели и комментаторы вольны рассуждать о «сбившемся прицеле» у американских военных (а разве это происходит впервые?), о желании части американской элиты, включая почтенных конгрессменов, проучить «строптивого» и «неблагодарного» союзника (а достаточна ли их интеллектуальная подготовка для принятия столь сложного по своим геополитическим последствиям решения?), о противостоянии «профессионалов» и «дилетантов» в американском внешнеполитическом истеблишменте (а разве бесшумный уход «надпартийного» министра обороны Роберта Гейтса не указывает на кризис и раскол в правящей элите США?) и т.д. Трудно теперь предположить, что окажется результативной в отсутствие Пакистана запланированная конференция по Афганистану в Бонне и что вновь оживится интерес к американскому проекту «нового шелкового пути», заблокированному на недавней конференции в Стамбуле. Однако размышления на названные темы – удел творцов политики США и их стратегических союзников. Мне же хотелось бы подчеркнуть другое. Нынешний острейший кризис в американо-пакистанских отношениях позволяет по-новому взглянуть не только на перспективу развития событий в «Большой Центральной Азии» (в американских геополитических схемах сюда включаются Южная и Центральная Азия, а также Афганистан и Иран), но и на дальнейший ход перегруппировки сил в мировой политике.
Во-первых, кризисные тенденции в пакистано-американских отношениях формируются уже не один год. Говоря упрощенно, эти тенденции проистекают из углубляющихся противоречий между желанием Америки (несмотря на очевидное ослабление геополитических позиций «единственной сверхдержавы») сохранить свой контроль над внешней политикой крупного и, по сути, ключевого государства «Большой Центральной Азии» - с одной стороны, и растущим нежеланием Пакистана подчиняться политической воле Вашингтона в условиях, когда логика развития Исламской Республики требует и диверсификации внешней политики (включая ее внешнеэкономическую составляющую), и повышенного внимания к нуждам внутреннего развития – с другой. Так, еще в 2007 г. на высшем политическом уровне была одобрена стратегия развития Пакистана «Видение – 2030», которая содержит в себе следующие главные социально-экономические ориентиры: 1) ежегодный экономический рост в пределах 7–8%; 2) учетверение подушевого дохода – до 4000 долларов (или 12 тыс. долларов из расчета паритетов покупательной способности); 3) достижение 100%-ной грамотности населения и полной доступности начального и среднего образования для всех групп населения; 4) формирование «значительного» среднего класса, движущей силы экономического и социального прогресса; 5) искоренение бедности и социально равномерное распределение результатов экономического роста. Решение столь масштабных задач предполагает поступательное снижение значимости фактора военной деятельности государства и активное вовлечение всех слоев населения в процессы социально-экономического развития.
Во-вторых, американо-натовские авиаудары еще более усилили антиамериканский тонус пакистанского общества, причем отнюдь не только среди исламистов. Военная акция была контрпродуктивной с точки зрения интересов США в Пакистане, вызвав особо активные протесты молодёжи. Как не без иронии рассуждают пакистанские политологи, бомбардировки выступают своеобразным «заменителем» помощи развитию Пакистана в условиях бурного демографического роста: предполагается, что к 2030 г. Пакистан с численностью населения 230-250 млн. человек займет по этому показателю пятое место в мире. Именно среди пакистанской молодежи, не находящей применения своим способностям, энергично растет влияние радикального политического ислама. Так или иначе, антитезой американской политике выступают действия Китая, развивающего многопрофильное сотрудничество со своим «всепогодным союзником», в том числе с «проблемными» регионами Пакистана. И в Пекине, и в Исламабаде хорошо понимают: внешнеполитическая стратегия США в «Большой Центральной Азии», в ее отредактированном варианте «нового шелкового пути», преследует цель ограничить влияние Китая, а также России, что служит неплохим стимулом активизации экономического сотрудничества государств данного региона.
В-третьих, в нынешний острокризисный период развития «Большой Центральной Азии» объективно повышается геополитическое значение региональных институтов взаимодействия, прежде всего Шанхайской организации сотрудничества. Отвергнув на конференции в Стамбуле (2 ноября) американский проект «нового шелкового пути», Пакистан, действовавший в этом вопросе совместно с Россией, Китаем и Ираном, тем самым сделал недвусмысленный выбор в пользу укрепления горизонтальных экономических связей между государствами региона. Руководители этих государств, видимо, понимают: наиболее эффективная борьба с терроризмом - это политика развития: энергичный экономический рост, максимально возможная занятость и относительно равномерное (политически безопасное) распределение национального дохода. Перекрыв южный маршрут доставки грузов натовской группировке в Афганистане (на который приходится более 70% общего объема поставок военного оборудования и материалов), власти Пакистана дают ясно понять Америке, что «чужая игра» не соответствует их интересам, что наилучший путь решения «афганской проблемы» - это активный диалог всех социально-политических сил общества, вовлечение страны в процессы регионального развития.
В-четвертых, исторический опыт независимого развития Пакистана, особенно в последнее десятилетие, убеждает и власть, и народ этой страны в необходимости диверсифицировать внешнюю политику, включая внешнеэкономические связи. Мне кажется, что в последние два-три года формируется согласие военной и гражданской элит относительно безальтернативности форсированной модернизации пакистанского общества, которая, очевидно, потребует выполнения как минимум двух базовых условий:
- постепенного замещения концепции «идеологического государства», принятой при образовании независимого Пакистана в августе 1947 года, моделью «государства развития» с ударением на планомерной работе по трансформации (модернизации) экономики и общества – единственно возможной платформе общенационального согласия;
- четкого понимания народом того обстоятельства, что территориальная дезинтеграция единственной мусульманской страны, обладающей ядерным оружием, будет иметь катастрофические международные последствия. Единственной эффективной политикой сохранения единства и территориальной целостности Пакистана является развитие, понимаемое также и как вовлечение в общенациональный экономический процесс отсталых и депрессивных районов. На этом направлении эволюции пакистанского общества военное союзничество с Америкой выглядит откровенно бесполезным.
В-пятых, значение настоящего кризиса в пакистано-американских отношениях я вижу в наличии широкого геополитического контекста обострившихся между двумя странами противоречий. Пакистан показывает Соединённым Штатам реальную ограниченность возможностей Америки осуществлять в отношении одной из крупных стран доктрину «ограниченного суверенитета». В режиме реального времени мы наблюдаем продолжающийся распад «однополярных» конструкций и становление нового полицентрического мира. Именно поэтому я рассматриваю события 26 ноября 2011 г. как один из водоразделов современной мировой политики.
Андрей Володин - доктор исторических наук, профессор Дипломатической Академии МИД России
