Евросоюз – это сообщество ряда европейских стран, объединенных принципами либеральной демократии. Так, во всяком случае, в теории. На практике же это – дуумвират двух экономических гигантов, Франции и Германии, локомотивом тянущих экономику континента. И, что вполне естественно, желающих иметь от этого дивиденды. Однако безоблачное существование этого тандема (или, как их называли еще недавно, «сладкой парочки Меркази») вызывает сомнения. И не только потому, что Францию и Германию разделяют две мировые войны и многовековое противостояние. Сейчас их еще разделили «60 шагов», которые собрался сделать новоизбранный президент Франсуа Олланд «навстречу Франции» и которые могут увести его очень далеко от Берлина.
Что же натворил Саркози?
По сути, «60 шагов» Олланда – это один большой «шаг назад» в сторону «социального государства». Того самого типа государства, которое выиграло противостояние с Советской Россией 20 лет назад, но и создало те самые пузыри либеральной рыночной экономики, которые «рванули» кризисом 2008 года.
Современным политикам социальное государство с его неимоверными затратными социальными гарантиями совершенно не нужно, но Европу спасает пока принцип избирательности власти, при которой «отменить» социальное государство может только политический самоубийца.
Не отменил его и предыдущий французский президент Николя Саркози, хотя и ввел мораторий на его социальность. Ссылаясь на объективные трудности: «плохую» демографию и глобальный финансовый кризис (впрочем, глобальность кризиса, как и то, что он финансовый, а не какой-либо другой, находятся под вопросом). Саркози попросил всех «затянуть пояса» и «пристегнуть ремни» для своего и общего блага. Это касалось не только лиц наемного труда, которым ухудшили условия их контракта с государством, но и крупного бизнеса.
Правительство Саркози просило его держателей быть скромней в быту. В результате в 2011 году руководство нефтегазовой компании «Total», занимающей четвертое место в мире в данной отрасли, а вместе с ней и другой «крупняк» публично заявили о добровольном сокращении личных и представительских расходов, но просили Саркози не вмешиваться в дебит-кредит компаний. Пропагандистский эффект был достигнут – налог на роскошь вроде как стал реальностью, притом по просьбе самих богатых, а не коммунистов.
Если с производственными профсоюзами Саркози вел сложные торги-переговоры, то средний и мелкий бизнес, самозанятых, а также пенсионеров и других получателей социальных пособий он просто поставил перед фактом, что правила игры меняются и не в их пользу. Фермеры устраивали красочные акции протеса, но у их союзов и ассоциаций нет эффективных инструментов давления на государство, зато у государства уйма рычагов прямого давления на них.
Так как повторять Жакерию или Великую революцию за год до президентских выборов нерационально, то этим слоям оставалось лишь ждать 22 апреля, на которое были назначены выборы. Желание защитить свои права качнуло часть этих слоев к левому политику Ж-Л. Меланшону, призывавшему к мирной «гражданской» революции и обещавшему установить Шестую республику, переписав наново социальный контракт общества с государством. В результате он получил 11,10% голосов, что на четверть больше самых оптимистических для него прогнозов. И наступил на пятки Марин Ле Пен – бронзовому призеру выборов.
Саркози невзлюбили чиновники и бюджетники – от учителей до судей, последние тоже бастовали, как и тюремные надзиратели. Протестовали против замораживания окладов, удлинения срока службы, сокращений и т.д. Именно эти категории составляли организованный костяк массовых демонстраций. Однако не все из них потеряли от новаций Саркози. Некоторые, потеряв в льготах и правах, получили денежную компенсацию, в частности, от коммерциализации образования. К тому же государственная бюрократия Франции сама создала этот закон чиновничьей жизни: если власть в центре меняется, то и в провинции грядут кадровые перестановки, а новый шеф, заменив привычного патрона, неизбежно приведет и своих людей.
В целом предвыборная программа Олланда «60 шагов» – это не концептуально новое видение организации общества и государства, а сведенные воедино микроскопические адресные уступки социальным группам, пострадавшим от Саркози, а то и вообще ущемленным еще со времен де Голля. Эти «шаги» - кропотливая работа социологов и аналитиков, включающая все: от простого обещания 60 тысяч новых рабочих мест учителям до сложной системы налоговых льгот с целью создания рабочих мест для молодежи. Если бы Саркози захотел, то и его аппарат смог бы выдать нечто подобное. Но не сделал этого лишь потому, что знал – эти адресные группы Саркози не поверят.
Олланду поверили. Не потому, что он харизматик или пламенный трибун. Наоборот, поверили за то, что политологи вначале сочли самой уязвимой стороной его имиджа – бюрократическую серость и занудность. Однако именно это, а не реформы Саркози, революция Меланшона или очистка Франции от мигрантов, предлагаемая Ле Пен, оказалось востребовано. Чуть больше половины из пришедших на выборы продемонстрировали революционный консерватизм, пожелав вернуть страну в состояние до 2007 года, когда президентом стал Саркози. Вторая половина голосовала за Саркози тоже из консерватизма. Она хотела, чтобы 2011 год не кончался, полагая, что перемен к лучшему не бывает, а Саркози – это пусть не очень приятная, но терпимая стабильность и гарантия от резких ухудшений. Франция разделилась на партию сегодняшнего дня и партию ностальгии. Партия будущего в этой гонке замечена не была.
Победили «ностальгисты», поскольку Соцпартия Олланда пообещала нажать на тормоза и остановить процесс переделки социального государства в недорогую машинку по стрижке овец (то есть граждан). Ведь именно этим и занимался Саркози, посильно сокращая расходы на госаппарат и избавляя государство от социальных обязательств перед обществом. Гарантией, что Соцпартия слово сдержит, и оказался имидж Олланда – бесцветного функционера. Зато методично выполняющего решения партии, пусть и без особой личной инициативы. Можно констатировать: в политике в моду входят безликие функционеры-винтики, – Олланд, Рампей, Меркель, оттесняя эффектных звезд сцены – Рейгана, Шварценеггера, Илону Шталлер (Чиччолину), с которыми не так давно экспериментировали политтехнологи.
Во Франции взят тайм-аут на свертывание социального государства, чтобы не доводить ситуацию до греческого накала страстей. Получится ли это – другой вопрос.
Тревоги почтенной фрау.
Германия Меркель была заповедником стабильности и консервативности в сравнении с реформаторской Францией Саркози. О глобальном кризисе до 2011 года немцы знали в основном лишь из газет, и только в минувшем году имело место снижение объема производства на уровне статистической погрешности.
Меркель тоже сворачивала социальное государство, но не рывками, как Саркози, а потому Германия времен ее канцлерства не запомнила бурных манифестаций против пенсионной реформы, блокад автозаправок, похищения рабочими менеджеров, чем отметились Франция и Бельгия. Не били в Берлине и витрины, как в Лондоне и Риме. Германия не знала даже общенациональных забастовок с остановкой поездов и автобусов, аэропортов, которые «не принимают» в летную погоду, как в Испании или в Португалии. Выступления студентов против коммерциализации образования не выходили за рамки дозволенного и не отличались настойчивостью, а драчки антифашистов с поклонниками Третьего рейха больше походили на игры военно-исторических клубов, чем на реальную политическую борьбу. Всерьез не беспокоили даже мигранты из стран ислама. Поэтому Меркель сочувствовала своему импульсивному коллеге Саркози и учила жить остальную Европу.
Меркель призывала немцев немного потерпеть и подождать лучших времен. Немецкое общество в целом демонстрировало понимание и поддержку ей и немецкому государству и максимум, что допускало, – словесную критику фрау канцлер. Немцы не ощущали сильного дискомфорта от «затягивания поясов». Меркель почти никого не выбросила в никуда – все граждане оставались включенными в систему, и даже мигранты были на социальном учете (а это 380 евро в месяц). На простаивающих предприятиях автопрома не увольняли, а платили минимальную ставку, которой вполне хватало на пиво с сосисками, но при условии пунктуальной явки на рабочее место.
Что важнее – сохраняли надежду на то, что в будущем завод заработает и все вернется на круги своя. Уволенных чему-то обучали, куда-то пристраивали, а если не удавалось, – отправляли на новую переквалификацию. В этом правительство Меркель походило на огромный отдел кадров, озабоченный тем, чтобы все 81 миллион 751 тысяча и еще 600 граждан были при деле.
В общем, Германия – это если и не единая фабрика, о которой мечтали социалисты в XIX веке, то точно единый концерн с общим управлением.
Само состояние социальной компоненты двух ведущих европейских экономик – концерн Меркель и хаос социальных гарантий Олланда – позволяет предположить грядущее охлаждение отношений по оси «Берлин - Париж». Во всяком случае, «парочка Меркази», синхронно тянущая в сторону снижения качества социальной защиты в европейских государствах, ушла в прошлое. Каждый за себя.
А если каждый за себя, то надо отдавать себе отчет в еще одном обстоятельстве. Программа Олланда – это популизм. А одно из определений популизма - «нечто, к исполнению не предназначенное». Поэтому она либо провалится, либо приведет к возникновению авторитарных тенденций, которые не потерпят гордые потомки свободолюбивых галлов. Особенно, когда рядом будет пример сытого и консервативного «германского концерна».
В этих условиях существует весьма рациональный выход: «привнести в концерн олландовские идеи». Иными словами, способствовать смене власти в Германии. Ведь в сентябре 2013 года в Германии парламентские выборы и конкуренты фрау Меркель, социал-демократы, готовы к взятию бундестага. И имеют основания рассчитывать на успех
Внеочередные выборы в мае в земле Северная Рейн-Вестфалия оказались для партии Меркель провальными. Она собрала лишь четверть голосов от 13 миллионов избирателей, а социал-демократы – 38%. Эти выборы для них – генеральная репетиция штурма бундестага.
В июне значительный шаг «из-под Меркель» сделал Шлезвиг-Гольштейн, где социал-демократ Торстен Альбиг сменил «меркелевца» Петера Карстенсена на посту министра-президента этой федеральной земли.
Досрочный уход Кристиана Вульфа с поста президента Германии тоже успех социал-демократов.
Причина падения популярности фрау Меркель и ее партии в том, что немцы не могут терпеть и ждать до бесконечности. Кризисы должны заканчиваться, партийные программы выполняться или не выполняться, но не откладываться бесконечно. Проблема Меркель в том, что она не может объявить конец мирового кризиса даже в отдельно взятой Германии, а отпущенное ей время на его устранение неумолимо истекает. В этой ситуации прагматичным немцам ничего другого не остается, как передать мандат на управление социал-демократам и зеленым.
Однако Германия слишком велика и значима, чтобы политические перемены в ней были делом одних немцев, оставляя безучастными соседей, и в первую очередь Париж. Месье Олланд не только социалист, но и убежденный сторонник евроинтеграции, инициировавший в 2005 г. внутрипартийный референдум по одобрению конституции Евросоюза. Поддержка однопартийцев в Германии для Олланда - вопрос не только идеологии и партийной этики, но и практики.
Если в 2013 году к власти в Берлине придут социал-демократы, то ядро Евросоюза (Германия + Франция) окажется в руках Социнтерна. Напомним, что с севера Германию подпирает Дания, где в сентябре 2011 года парламент оказался во власти социал-демократов во главе с Хелленой Торнинг-Шмитт. Добавим к этому ставшие в 2001-2012 годах социалистическими или социал-демократическими Португалию, Румынию, Словакию…
Так что у месье Олланда есть масса причин для нападок на фрау Меркель (прежде всего - на уровне Евросоюза), что он уже и начал делать. Ничего личного, только партийный бизнес.
Ближайшее будущее обещает год разногласий между Парижем и Берлином по всем вопросам. Даже касательно того, насколько активно отстаивать Юлию Тимошенко. Должны же социалисты показать всей Европе, чем они отличаются от либералов.
