Я уже писал неоднократно о творческом наследии русского дореволюционного экономиста и общественного деятеля Сергея Федоровича Шарапова (1855-1911). Его очень волновало разделение русского общества на две части, между которыми образовывалась все большая дистанция. Первая – собственно народ, вторая – государственная бюрократия. Со времен Петра Первого, как писал С.Ф. Шарапов, «русское государство все более и более изолировалось. Между Царем и народом возрос официальный государственный строй, работавший все время для отвлеченной идеи государства и никогда не имевший в виду живого народа. Сложились учреждения – органы этой государственной идеи, работавшие для нее с большим или меньшим успехом. Возникла обширная, разветвленная бюрократия, совершенно заслонившая собой русский народ».
Такое изолированное и самодостаточное существование государственной бюрократии было ещё терпимо в России крепостной. После начала реформ Александра Второго, поставивших Россию на путь капиталистического развития, все общество пришло в движение: «Насильственный, но привычный союз помещика с крестьянами лопнул, и каждая сторона должна была искать новых экономических форм для своего труда». Помещикам не оставалось ничего другого, как превращаться в предпринимателя-капиталиста. А крестьянин мог себя реализовать лишь как наемная рабочая сила. Но самостоятельно себя реализовать в новых условиях толком не мог ни помещик, ни крестьянин. И все это еще совпало с переворотом в области техники и промышленности: «Железные дороги, телеграфы, газеты, крупные фабрики, таможенная война, погоня более передовых в промышленности наций за новыми рынками, – всё это обрушилось сразу на Россию и застало ее буквально врасплох».
Казалось бы, в этих условиях на помощь растерявшимся помещикам и крестьянам, становящимся на ноги российским предпринимателям, всему народу, нуждающемуся в железных дорогах и других достижениях технической цивилизации, должно прийти государство с его денежной казной, дешевым кредитом, защитительным таможенным тарифом, казенными заводами и компаниями, рабочим законодательством и т. д.
А что было на самом деле? Шарапов пишет: «Официальная Россия в ужасе замахала руками и, под влиянием господствовавших теорий, стала открещиваться от всякого вмешательства в народное хозяйство. Россия живая – крестьяне, помещики, горожане, промышленники, торговцы – была выдана с головой новому движению и должна была бороться и приспосабливаться, как умела».
Чуть ниже Шарапов отмечает, что русскую историю девятнадцатого века с точки зрения отношения государства к народному хозяйству можно разделить на два периода: а) дореформенный; б) постреформенный.
Первый период выражается «в покровительстве народному труду, пусть даже только механическом – посредством высоких таможенных пошлин, высокого налога на путешественников, внешнего упорядочения государства, умной и бережливой финансовой политики». Особенно такое государственное покровительство проявлялось при Николае Первом.
Второй период – «эпоха великих социальных и гражданских реформ, эпоха огульного и беспощадного отрицания всего прошлого. Вместе с «либерализмом» политическим воцарился «либерализм» экономический. Увлеченное бурным потоком «прогресса», правительство делало лишь одно – противоположное идеалам и задачам минувшего тяжелого, но экономически умного царствования. Место серьезных министров-хозяев, вроде Канкрина, Кисилева, заняли совершенно легкомысленные люди, отрицавшие даже саму идею руководства народным трудом и хозяйством. Управление перестало существовать». Здесь С.Ф. Шарапов упоминает двух министров времен Николая Первого. Канкрин Егор Францевич (1774-1845) – выходец из Германии. Русский государственный деятель, граф, министр финансов (1823-1844). При нем была проведена финансовая реформа (1839-1844), установившая систему серебряного монометаллизма и приведшая к замене ассигнаций кредитными билетами. Второй – Киселёв Павел Дмитриевич (1788-1872) – государственный деятель, граф, министр государственных имуществ (1837-1856). А им на смену пришли «реформаторы», которых Сергей Федорович называл «легкомысленными людьми». Шарапов активно выступал с разоблачительной критикой министров финансов эпохи Александра Второго: П.Ф. Брока (1852 – 1858); А.М. Княжевича (1858 – 1862); М.Х. Рейтерна (1862 – 1878); С.А. Грейга (1878 – 1880); А.А. Абазы (1880-1881).
В докладе, прочитанном на заседании Русского Собрания в Петербурге 9 марта 1908 г. «Финансовое возрождение России» (1908г.) Шарапов еще раз с прискорбием констатирует, что сложившаяся в стране финансовая система построена на заимствованных теориях, которые не учитывают особенности русского человека: «Русская финансовая система взяла себе в основание не русскую науку, не данные русской психологии и экономии, а случайные теории, возникшие в странах иного экономического склада и на почве иных экономических данных».
В столице дореволюционной России Санкт-Петербурге министерств и ведомств расплодилось множество. При этом ни одно из них за народное хозяйство в целом, как пишет Шарапов, не отвечало: «В государственном механизме России не хватает малого: нет органа, которого прямой задачей являлась бы забота о народном хозяйстве, руководство народным трудом, защита национально-экономических интересов! Вести народное хозяйство, иметь ясный план русской промышленной деятельности, поднимать голос за русский национальный интерес – попросту оказывается некому, даже при том непомерном изобилии ведомств и начальств, которым поистине болеет Россия».
Вот и сегодня в Российской Федерации имеются различные министерства: финансов, экономики, промышленности, энергетики, сельского хозяйства, цифрового развития и другие. Плюс к этому Банк России. Но за развитие России в целом не отвечает никто. Одно ведомство «таргетирует инфляцию», другое – отвечает за «удвоение ВВП», третье – обеспечивает «инвестиционный климат» и т. д. А реальное отечественное производство гибнет, цены растут, безработица на высоком уровне, народ нищает, страну лихорадят постоянные кризисы. Уже не приходится говорить о том, что отсутствует «ясный план русской промышленной деятельности». И это при том, что у нас накоплен уникальный опыт средне- и долгосрочного планирования народного хозяйства в течение нескольких десятков лет.
Шарапов отмечает, что отсутствие минимальной заботы о народном хозяйстве со стороны бюрократического государства привело к тому, что благополучие официальной (бюрократической) России оказалось под угрозой: «Наша финансовая политика, имеющая единственной задачей – отыскивать во что бы то ни стало средства для удовлетворения официальной России, становится в тупик. Средства истощены, плательщик разорен, долгов накопилось столько, что делать новые уже не имеет смысла. Русскому государству грозит то же истощение сил, которым страдает и Русский народ; правительство пришло к сознанию, что заботу о народном хозяйстве сложить с себя нельзя, что волей-неволей нужно что-то сделать для народного труда и хозяйства». В общем, бюрократическое государство с ужасом увидело, что сук, на котором оно сидит, им же подрублен. Ситуацию надо срочно спасать. Как? Государственные чиновники выбрали самый простой путь: привлекать в Россию иностранный капитал, который будет за правительство «поднимать» и «развивать» народное хозяйство. Не думая при этом о последствиях. Бюрократическое государство лишь отсрочило момент, когда сук, на котором оно сидело, обломился. Произошло это в 1917 году.
Сегодняшние наши власти, послушно и последовательно проводя политику «экономического либерализма» (согласно догмам «вашингтонского консенсуса»), делали до последнего времени (пока в феврале не началась санкционная война) то же самое: они «привлекали иностранные инвестиции» и «интегрировались в мировое хозяйство». То есть окончательно подрубали сук, на котором сидели.
Сидящие на «суку» чиновники-бюрократы прилежно выучивали западные экономические теории. Наиболее важной частью западной экономической науки, по мнению Шарапова, является финансовая «наука». Та финансовая «наука», которую взяли на вооружение российские «молодые финансисты» была, однако, предназначена не для укрепления позиций России, а для того, чтобы Запад сумел одержать победу над нашей страной. В своей главной работе «Бумажный рубль» Шарапов писал: «В экономике, основанной на борьбе, часть ее, финансовая наука, является совершенно последовательным орудием борьбы. Подобно тому, как военные техники с величайшей быстротой изобретали в последнее время все ужаснейшие орудия разрушения, западная финансовая наука, развиваясь неумолимо последовательно в одну сторону, выковывала наиболее совершенное орудие для экономической борьбы, переводила эту борьбу с маленького единоборства какого-нибудь сапожника с потребителем или ростовщика с должником на борьбу Ротшильда с целым человечеством, на борьбу мира англо-саксонского с германским из-за рынком для мануфактур или на борьбу Америки с Россией из-за золота и пшеницы».
Эти мысли С. Шарапова перекликаются с размышлениями близкого к славянофилам русского предпринимателя Василия Кокорева (1817-1889). В своей книге «Экономические провалы» (1887) он писал, что Пётр Первый сначала на поле боя терпел поражения. А затем смог «к удивлению всей Европы заявить такой исполинский рост военной силы, что после присоединения Крыма и побед на Альпах, в Польше и Финляндии, через сто лет от времени Нарвского поражения, мы вступили в Париж победителями и даровали всей Европе мир и освобождение от порабощения Наполеоном I. Мы вырастали в военном деле на почве незыблемого сознания своего будущего великого назначения и на силе духа, верующего в народную мощь». А вот «в деле финансов после каждого поражения мы, наоборот, падали духом и, наконец, до того приубожились, что во всех действиях наших выражалось постоянно одно лишь рабоподражательное снятие копий с европейских финансовых систем и порядков. Продолжая идти этим путем, мы утратили уважение к самим себе и веру в самих себя». «Финансовая война против России настойчиво ведется Европою с начала 30-х годов; мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия полное поражение нашей финансовой силы».
Едва Россия пришла в себя от войны с Наполеоном, как Европа опять ополчилась против России, причем оружие было применено совершенно новое, неизвестное русскому человеку. Это и не удивительно: к этому времени Европа уже полностью встала на путь капитализма, всем правили короли биржи и банкиры-ростовщики, а у них главным орудием борьбы были не пушки и снаряды, а кредиты и деньги. Говоря о «собственном недомыслии», Кокорев имел в виду, прежде всего, легкомысленное восприятие государственными деятелями России западных финансовых теорий, предназначенных для ослабления государственной мощи нашей страны. Кокорев особенно акцентировал внимание на том, что западные финансовые теории загоняли Россию в долговую кабалу западным ростовщикам. Кокорев отмечает, что «новые финансисты» эпохи Александра Второго «сговорились с нашими западными завистниками и стали соединенными силами… проводить идею… о невозможности Верховной Власти разрешать – без потрясения финансов – печатание беспроцентных денежных бумажных знаков на какие бы то ни было производительные и общеполезные государственные потребности… Мы могли бы на эти деньги построить дома, у себя, все нужные для железнодорожного дела заводы; но мы, неизвестно почему и зачем, не решились отступить от исполнения чужеземного догмата, вовсе не подходящего к образу Всероссийского правления и всецело подчинились указаниям заграничных экономических сочинений… Теперь… мы взвалили на народную спину такой долг по платежу, который поглощает почти треть из общего итога государственных приходов…Вот вам и теория, вот вам и плоды каких-то иностранных учений и книжек!... извольте-ка теперь тянуть лямку платежей, в которую запряжена Русская жизнь лжемудрою теорией на целые полвека (курсив мой. – В..К.).
Не исключено, что именно Кокорев, которого называли «экономическим славянофилом», подвиг Шарапова на размышления о том, какой должна быть денежная система в русском государстве. Шарапов пишет: «Финансовая наука выдвигает свои законы, а жизнь им совершенно противоречит. Финансовая наука на основании своих умозрений рекомендует те или иные меры, жизнь их отвергает. Наконец, финансовая наука предсказывает явления, вычисляет их и соображает, а в действительности получается совсем другое, иногда прямо противоположное».
Вот и сегодняшние наши «реформаторы» делают все «противоположное идеалам и задачам прошлого минувшего тяжелого, но экономически умного» (слова С. Шарапова) периода нашей истории. Речь идет о минувшем советском периоде, когда экономическая функция государства была ярко выражена и проявлялась в планировании народного хозяйства, надежной защите советской экономики от хищных устремлений международных корпораций, регулировании цен и тарифов, освоении природных богатств Севера, Сибири, Дальнего Востока, поощрении научно-технического прогресса, поддержании военно-промышленного потенциала страны и т. п.
Сегодняшние власти Российской Федерации стараются замалчивать опыт управления народным хозяйством в советский период, поскольку любое сопоставление того времени и нынешнего – не в их пользу.
