20-летие падения Берлинской стены американские университетские и мозговые центры вовсю использовали для пропаганды западных ценностей как воплощения идей свободы и процветания. Диссонансом стало разве что выступление в Джорджтаунском университете в Вашингтоне Вацлава Клауса. «Я не думаю, что старый коммунизм возвращается, - говорил чешский президент. – Я вижу другие «измы», ожидающие своего шанса». Структурные характеристики таких «измов», отметил В.Клаус, выглядят «опасно схожими» с былыми утопиями. В ту же категорию утопий чешский президент зачислил и «централизованные» методы преодоления финансового кризиса, и «вредные» идеи борьбы с изменением климата, и «искусственную» унификацию Европы, определив их как процессы усиления глобального контроля и глобального вмешательства, «не имеющие ничего общего со свободой».
«Спор о Лиссабонском договоре… был спором о том, двигать ли этот опасный процесс «свободы-процветания» или остановить его...», - сказал Клаус.
Американской аудитории вряд ли было понятно, о чём говорил чешский президент. А с более подготовленной российской публикой на столь опасные темы российская элита говорить не готова. Если кто-то из россиян и посмотрел в «Вестях» сюжет с оптимистичным заголовком о капитуляции Вацлава Клауса, последним из глав государств Европы, поставившим свою подпись под Лиссабонским договором, то вряд ли примерил похоронный наряд «последнего из евроскептиков» на Россию. Чешский президент, отправляясь на ратификацию Лиссабонского договора, облачился в соответствии со скорбным поводом: чёрный костюм, чёрный галстук. Западная пресса широко цитировала его лаконичный комментарий журналистам, данный сразу же после мрачного ритуала подписания:«Когда Лиссабонский договор вступит в силу, Чешская республика прекратит своё существование как суверенное государство». Эксперты на Западе отмечали, что народам Европы навязали в другой упаковке уже отвергнутую ими унифицированную конституцию, которая попирает суверенитет, провозглашаемый Основными Законами большинства европейских государств. На Западе немало пишут сейчас о том, что Лиссабонский договор усиливает антидемократический и антисоциальный характер Евросоюза, передавая почти все права национальных государств, включая право на объявление войны, органам ЕС и регламентируя чуть ли не все сферы жизни европейцев. В России не слышно даже отголосков этой дискуссии, хотя изменения в Европе не в последнюю очередь касаются как раз России. Достаточно заглянуть в документы рабочих групп, занимавшихся шлифовкой Лиссабонского договора, чтобы понять это окончательно.
Наиболее частая аргументация «еврооптимистов» - необходимость единой политики перед лицом внешних вызовов, которыми называют нарастающий потенциал России и Китая. Дэвид Милибэнд, ярый противник «тоталитарной России», в то время ещё бесспорный фаворит среди претендентов на амплуа главы международного ведомства в унифицированной Европе, заявлял свои права на роль усмирителя «тоталитариев», нарушающих «мировой порядок», и утверждал, что именно Великобритания должна стать тем «глобальным узлом», через который будет происходить «фундаментальное смещение центра власти от Запада к Востоку и от правительств к гражданскому обществу».
О том, как будет функционировать такой диспетчерский пункт, британский министр иностранных дел поведал в программной речи «Изменим мир» на конференции в Фабианском обществе на лондонской Дартмут-стрит. Особые надежды Милибэнд возлагает на то, что он называет «гражданским приливом» и что олицетворяет в его глазах «идеалы прогрессивной политики».
Радикальные предложения Дэвида Милибэнда, наверное, одобрил бы его покойный отец-троцкист. «Слабым государствам необходима помощь мирового сообщества», - заявляет Милибэнд и приводит в пример французского министра иностранных дел Бернара Кушнера, автора книги “Devoir d’ingerence” – “Обязанность вмешаться". Как разъясняет Милибэнд, «обязанность вмешаться не означает только военное вмешательство, это как раз крайнее средство, инструменты мягкой и твердой власти должны дополнять друг друга... Евросоюз будет эталонной властью, продвигая безопасность и процветание в своих границах, проецируя свои ценности для решения проблем за его пределами...»
Действительно, чешского президента, увидевшего в «измах» «Лиссабонского договора» и обещаниях свобод и процветания отблеск опасных утопий, интуиция не подвела. Сама пафосная презентация грандиозной программы изменения мира в британском Фабианском обществе, этой клоаке геополитической интриги последних столетий, символична. В советских учебниках упоминание об этом зловещем учреждении, выпестовавшем не одно поколение заговорщиков и террористов, встретишь разве что в связке с фабианским утопическим социализмом. В американской социологии же у Фабианского общества адресация иная. Фабианское общество – это элитарный «надмировой» клуб, культивирующий прежде всего идеи генетического отбора для самовоспроизводства кланов, застолбивших для себя и потомков место в глобальном менеджменте. Стратегия потомков фабианцев, сотканная из наработок британской Ост-Индской компании, теорий «открытого заговора» Герберта Уэллса, иезуитских и масонских методов управления «новым мировым порядком», не претерпела существенных изменений со времени зарождения этой лаборатории вирусных идей.
Прочно внедрённые в западные стратегические разработки идеи сочетания «твёрдой» и «мягкой» власти во внешней политике – это, по сути, вариации фабианских колониальных идей перераспределения мировых ресурсов революционно-военными методами (финансирование мировых конфликтов и участие в них) или же методами «эволюционными» - с помощью манипуляций обществом через учебные заведения, секты, кружки, прессу, общественные и «правозащитные» организации. Нынешний этап наступления выкормышей фабианской идеологии отличается особым цинизмом, поскольку знаменует реванш нуворишей, готовых жёстко пресекать всякое сопротивление глобальным силам унифицированного «порядка».
Изменения, внесенные в законодательную практику Евросоюза Лиссабонским договором, - не пустая угроза для России.