28 сентября в МИД Польши был вызван российский посол Сергей Андреев. Причиной этого, как заявил министр иностранных дел Гжегож Схетына, стало интервью С. Андреева телеканалу TVN 24, в котором посол заявил, что Польша «несет частичную ответственность» за катастрофу Второй мировой войны. Эти слова министр охарактеризовал как «обидные», вытекающие «из непонимания истории и того факта, насколько они несправедливы и неправдивы». В специальном сообщении польского МИД высказывания С.Андреева были названы подрывающими «историческую правду» и наносящими вред польско-российским отношениям.
Взгляд на Польшу как исключительно жертву гитлеровской агрессии, утвердившийся в историографии и общественном сознании, многие десятилетия вызывал к ней лишь естественное сочувствие. Однако этот взгляд верен только отчасти, и сопереживание жертве агрессии не может затмить всю картину происходившего в 30-е годы ХХ века. И международное право, и уголовное право знают немало примеров, когда объектом агрессии со стороны преступника становились не только случайные субъекты (страны или люди), но и соучастники преступления. Не случайно дальше эмоций и сетования на «непонимание истории» г-н Схетына и его подчиненные в своей реакции на слова российского дипломата не пошли: крыть-то им нечем.
Российский же посол, напомнив, что в течение 30-х годов прошлого века Польша неоднократно блокировала попытки создать коалицию для сдерживания гитлеровской Германии, сказал далеко не всё. На самом деле Польша не просто ставила палки в колеса силам, пытавшимся создать систему коллективной безопасности в Европе, и в первую очередь Советскому Союзу, но и прямо солидаризовалась с экспансионистскими планами Гитлера.
Когда 30 сентября 1938 г. в Мюнхене премьер-министры Великобритании и Франции Н. Чемберлен и Э. Даладье ставили свои подписи рядом с подписями А. Гитлера и Б. Муссолини под соглашением, отдававшим на заклание агрессорам Чехословакию, в Варшаве потирали руки в ожидании лёгкой наживы. Еще в мае министр иностранных дел Франции Ж. Боннэ сообщил польскому послу, что план «о разделе Чехословакии между Германией и Венгрией с передачей Тешинской Силезии Польше не является тайной». Варшава уже на следующий день после подписания Мюнхенского соглашения потребовала передать ей Тешинскую область (Тешинскую Силезию) и, не дожидаясь официального ответа, заняла чехословацкую территорию. Здесь поляки опередили даже Гитлера, который дал Чехословакии на очистку Судетской области, населённую немцами, 10 дней.
Нота посла Польши в Чехословакии К. Папэ министру иностранных дел Чехословакии К. Крофте от 30 сентября 1938 г. – это калька с гитлеровской ноты Праге в отношении Судет: такие же ссылки на «нетерпимое положение» польского населения в Тешинской области, категорический вывод, что нормализовать двусторонние отношения может только «территориальная уступка» соответствующих территорий в пользу Польши, да еще и возложение ответственности за последствия на чехословацкую сторону в случае её отказа выполнить наглые требования Варшавы.
Принуждение Чехословакии было совершено по воле западных демократий. Но оставался еще Советский Союз, который мог нарушить планы мюнхенской четвёрки, поскольку был связан договором о взаимной помощи с Чехословакией. Правда, для выполнения этого договора требовалось одно важное условие: чтобы войска Красной армии могли пересечь польскую территорию, отделявшую СССР от Чехословакии. Польша категорически отвергла просьбу о пропуске войск, что было доведено до сведения всех заинтересованных правительств. Так, польский посол в Париже Ю. Лукасевич заверил своего коллегу из США У. Буллита, что его страна немедленно объявит войну Советскому Союзу, если тот попытается направить войска через её территорию к границам Чехословакии.
Не все в Европе были столь наивными, чтобы не понять, что территориальные уступки со стороны западных демократий за счет третьих стран лишь разожгут у Германии аппетит к новым приобретениям, и нужно поставить барьер перед Гитлером в виде соглашения с Москвой. Находившийся в оппозиции У. Черчилль заявил в палате общин: «Мы окажемся в смертельной опасности, если не сможем создать великий союз против агрессии. Было бы величайшей глупостью, если бы мы отвергли естественное сотрудничество с Советской Россией».
21 марта 1939 г. британский посол У. Сидс вручил наркому иностранных дел СССР М.М. Литвинову проект декларации Великобритании, СССР, Франции и Польши, в соответствии с которой правительства четырех стран брали на себя обязательства «совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления» действиям, «составляющим угрозу политической независимости любого европейского государства» и задевающим мир и безопасность в Европе. Хотя проект носил крайне расплывчатый характер и не предполагал эффективных действий по пресечению агрессии, советское правительство уже 23 марта согласилось его подписать. Польша же дала отрицательное заключение на проект. Лондон, сославшись на её позицию, через неделю отказался от своей инициативы.
Близорукая позиция Варшавы роковым образом сказалась на судьбе так и не ставшей реальностью военной конвенции СССР, Великобритании и Франции, которая в случае её подписания позволяла создать военный кулак, против которого Гитлер не устоял бы. Московские переговоры относительно заключения такой конвенции шли в августе 1939-го. Дееспособность документа во многом зависела от положительного решения «кардинального вопроса» – такое определение в дипломатической переписке получило согласие Польши и Румынии на пропуск войск Красной армии через свою территорию.
В докладе подкомиссии английского Комитета начальников штабов, представленном Кабинету министров 17 августа 1939 г., содержалась рекомендация следующего характера: «Заключение договора с Россией представляется нам лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение этого договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выдвинутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румынией будут отклонены этими странами... Мы хотели бы подчеркнуть, что, с нашей точки зрения, в случае необходимости должно быть оказано сильнейшее давление на Польшу и Румынию, с тем, чтобы они заранее дали согласие на использование русскими силами территории в случае нападения Германии». Однако британский кабинет тянул, надеясь договориться с Германией за спиной СССР, и от необходимого в данном случае давления на Варшаву уклонился.
Настроенные более реалистично глава французской делегации на московских переговорах генерал А. Думенк и посол Франции в Москве Э. Наджияр оценили условие советской делегации в отношении Польши как обоснованное. В телеграмме, направленной 15 августа в Париж, Наджияр писал: «Нам предлагают точно определенную помощь на Востоке и не выдвигают каких-либо дополнительных требований о помощи с Запада. Но советская делегация предупреждает, что Польша своей негативной позицией делает невозможным создание фронта сопротивления с участием русских сил».
«Кардинальный вопрос», от решения которого зависела судьба военной конвенции трёх стран, так и не был решен: Варшава и Бухарест шарахались от перспективы пропуска советских войск, как чёрт от ладана. Вечером 19 августа маршал Э. Рыдз-Смиглы (фактически второе лицо в государстве после президента) заявил: «Независимо от последствий, ни одного дюйма польской территории никогда не будет разрешено занять русским войскам». Министр иностранных дел Ю. Бек сообщил французскому послу в Варшаве Л. Ноэлю: «Мы не допустим, чтобы в какой-либо форме… можно было обсуждать использование части нашей территории иностранными войсками».
Шанс, который предоставляли московские переговоры для формирования единого антифашистского фронта в Европе, был упущен. Советское руководство, поставленное перед перспективой оказаться в международной изоляции, пошло на подписание советско-германского договора о ненападении, который в западных столицах и в Варшаве давно уже тщатся объявить спусковым крючком Второй мировой войны. Не надо перекладывать с больной головы на здоровую, господа. Вы сами всё сделали для того, чтобы разжечь аппетиты Гитлера, но вопреки своим антисоветским планам сами же и попали под удар агрессора.
Польша должна была пожалеть о своей близорукости, став очередной жертвой нацистской Германии. Поляки не замечали надвигавшейся с запада тени имперского орла со свастикой в когтях, будучи увлечены сначала перспективой участия в разделе Чехословакии, а после 30 сентября 1938 года – и отторжением от нее Тешинской Силезии.
Такие поступки польской военщины и дипломатии дали основание У. Черчиллю недипломатично назвать Польшу «гиеной Европы». Гиена – животное, настолько известное образом своего существования, что нет необходимости объяснять, почему бывший британский премьер прибег к такой аналогии.
К слову, поучаствовав в разделе Чехословакии, Варшава грезила и разделом СССР. Еще в декабре 1938 г. в докладе разведотдела Главного штаба Войска Польского подчеркивалось: «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке… Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент... Главная цель – ослабление и разгром России». Штабными разработками поляки не ограничивались. В январе 1939 г., ведя переговоры со своим германским коллегой И. фон Риббентропом, польский министр иностранных дел Ю. Бек обратил внимание собеседника на то, что «Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Чёрному морю».
Надо понимать, что на эти рубежи Войско Польское собиралось выйти в едином строю с вермахтом.
* * *
…Правда глаза колет. Не имея веских аргументов в противовес утверждениям российского посла, Польша грозит ему высылкой. Осмелимся дать столь обидчивым на правду польским политикам совет: заодно выбросить на свалку произведения лауреата Нобелевской премии по литературе Уинстона Черчилля, с мастерством выдающегося политика и незаурядного писателя припечатавшего «гиену» к позорному столбу. На фоне высказываний Черчилля о Польше оценки посла Андреева – верх дипломатической деликатности.
