Выборы 26 февраля в Иране, на которых избирались 290 депутатов меджлиса на четыре года и 88 богословов в Совет экспертов на восьмилетний срок, были первыми общенациональными выборами в Исламской Республике после заключения ядерного соглашения.
В стране были открыты 53 тысячи избирательных участков. МВД Ирана для голосования утвердило 4844 кандидата в парламентарии, в том числе 586 женщин. Обладатель одного депутатского кресла избирался в среднем из 16 кандидатов. Окончательные результаты выборов по всем округам станут известны позже. Объявлено, что потребуется второй тур, назначенный на апрель. Всё было, как всегда, но это не значит, что иранские выборы лишены интриги.
Многие иранцы не скрывают своего разочарования отсутствием быстрого улучшения экономической ситуации в стране. В Тегеране к избирательным урнам пришло не более половины избирателей, схожая картина наблюдалась и в ряде других крупных городов Ирана. Более 15 миллионов иранцев из 55 миллионов имеющих право голоса участия в выборах не приняли. Однако это неучастие не стоит оценивать в категориях западной политики как выражение протеста.
В Иране нет политических партий. Есть неформальные союзы политиков, придерживающихся схожих взглядов на способы решения стоящих перед страной задач. Депутаты парламента уполномочены заниматься в основном законодательством в экономике и государственным бюджетом. На внешнюю политику Ирана их влияние ограничено, правда, меджлис ратифицирует международные договоры и наиболее крупные контракты с зарубежными странами. Важно, что депутаты имеют право контролировать исполнительную власть, возглавляемую президентом. К примеру, бывшего президента Ахмадинежада вызывали в меджлис для дачи пояснений по ряду принятых им внутри- и внешнеполитических решений. Пожалуй, это был единственный случай прямого противостояния парламента и президента за всю историю Исламской Республики с 1979 года.
Никаких кардинальных изменений в политическом ландшафте Ирана выборы не принесли и на этот раз. В избирательной кампании вместо либералов появились реформаторы (Reformists), вместо консерваторов – традиционалисты (Principlists), а те, кто не примкнул ни к одному из этих течений, именовались «независимыми» (Independents). Есть много провинций в Иране (Восточный Азербайджан, Курдистан, Лурестан и др.), где практически все кандидаты позиционировали себя как «независимые». Реформаторы и традиционалисты соперничают в столице и некоторых других наиболее развитых регионах страны. По предварительным результатам, в Тегеране на этот раз безоговорочно победили реформаторы, получившие в парламенте все тридцать мест, выделяемых мегаполису для представительства в меджлисе. В их победе можно увидеть поддержку курса правительства Роухани, есть в этом и привычное для иранцев волеизъявление в пользу авторитетных и уважаемых в обществе личностей.
К примеру, список избранных в парламент кандидатов от Тегерана возглавляет Мохаммад Реза Ареф, работавший с 2001 по 2005 год первым вице-президентом в администрации Хатами. Ареф был министром технологий, академик, является профессором Технологического университета Шарифа. Выдвигал свою кандидатуру на пост президента Ирана в 2013 году, отказался тогда от участия в президентских выборах в пользу нынешнего президента Роухани. Тем не менее из большой политики не уходил, остается в настоящее время членом Высшего совета культурной революции и Совета целесообразности.
Позиция сегодняшних реформаторов в Иране – это не оппозиция курсу высшего религиозного руководства. Перед выборами Ареф образовал «Союз сторонников реформаторов и правительства», участвовавший в избирательной кампании с лозунгом «Укрепление стабильности и надежды». В пользу стабильности реформаторы отказались от упоминания требований, касающихся расширения гражданских свобод, изменения структуры власти, расширения полномочий парламента. Всё внимание – обеспечению «экономического процветания в стране», с чем, естественно, абсолютное большинство иранцев соглашается.
С этим спорить не станут и политические оппоненты реформистского течения. Можно предположить, что главной особенностью нового состава меджлиса будет умеренность в отношениях с политическими оппонентами. Реформаторы главными своими задачами называют борьбу с безработицей и инфляцией, обеспечение лучших условий жизни, подъем отечественной индустрии. Возражать им сложно. Не станут им мешать даже тогда, когда в интересах отечественной экономики потребуется идти на сближение с Западом.
Никакого «западного разворота» Ирана, как поспешили объявить иные наблюдатели, не произошло. К примеру, Тегеран планирует увеличить объем двустороннего товарооборота с Китаем за 10 лет с 51,8 млрд. долларов до 600 млрд. Впечатляющие цифры. В числе потенциально привлекательных партнеров иранцы рассматривают Индию и Южную Корею. Тенденция понятна: нужны инвестиции и высокие технологии, необходимо развивать военно-техническое сотрудничество, престижно иметь собственные космическую программу и ядерную энергетику. На тех направлениях, где Россия конкурентоспособна, иранцы идут на сотрудничество с Москвой, с российскими компаниями проработаны контракты на 20 млрд. долларов.
Результаты голосования в меджлисе напрямую от политического самоопределения депутатов не зависят. На принятие меджлисом решений ключевое воздействие оказывает позиция верховного лидера ИРИ. Можно с уверенностью сказать, что влияние и престиж аятоллы Хаменеи в меджлисе останется определяющим для всех депутатов нового созыва. В Конституции Ирана не президент, а лидер революции определён главой государства, и власть в стране за 37 лет, с 1979 года, менялась всего один раз, когда нынешний руководитель ИРИ аятолла Хаменеи сменил в 1989 году умершего основателя Исламской Республики аятоллу Хомейни.
Подводя черту под прошедшими выборами, верховный лидер Ирана отметил, что победившие на выборах кандидаты «выразят свою благодарность [за избрание их депутатами. – Н.Б.] искренним служением народу, стране и исламской системе».
