Любая раскрученная теоретическая химера бумерангом возвращается обратно.
(Автор неизвестен)
Закон мотивации капитала
Меткое замечание одного из классиков политической экономии о том, что при 300-процентной прибыли у капитала «сносит крышу» и он готов идти на любые преступления, снова подтверждается в мировом масштабе. И обезумевшие от временного успеха сильные мира сего снова разрушают основы собственного процветания.
Не откуда-нибудь, а из отчёта Управления Конгресса США по бюджету следует, что за период 1979-2007 годов доходы богатых - 1% населения Америки – выросли на 275%, а у горстки сверхбогатых этот показатель роста доходов достиг умопомрачительной цифры в 392% (!). И это при том, что налоги для этой категории граждан США, согласно тому же отчёту, снизились на 37% (!). Иначе говоря, «марксов предел беспредела», обозначенный магической цифрой 300%, превзойдён.
Экономиста Маркса можно любить и можно ненавидеть, можно приписывать ему всю ответственность за геополитические потрясения прошлого века, можно восхищаться его предчувствием этих потрясений. Однако отрицать точность его социально-экономического анализа могут ныне только либо полные невежды, либо законченные лицемеры и политические пройдохи.
Так как же эта логика неукротимого стремления к прибыли отражается на восприятии людьми господствующих политико-экономических иллюзий эпохи кризиса глобализма и идеалов либеральных демократий? И о чём нам пыталась поведать суровая осень 2011-го года, осень драматических потрясений в странах исламского мира и впечатляющих бунтов в странах Запада?
Анатомия и динамика глобального кризиса доверия
При внимательном анализе событий последних лет выясняется, что правительствам стран либеральной демократии не удалось удержать банковский капитал в рамках его классической банковской деятельности – торговлей деньгами. И банковский капитал с помощью мощной, длительной и хорошо организованной лоббистской кампании добился легализации своего участия в спекулятивных операциях на различных рынках, в первую очередь – на рынках ценных бумаг, их деривативов, а также на рынках недвижимости. Более того, банковский капитал стал непосредственно вторгаться в процессы мировой экономики и политики, ломая хрупкую международную систему сдержек и противовесов.
Затем в полном соответствии со знаменитым «принципом домино» и в полном несоответствии с либеральной теорией «самоуравновешивающихся рынков», под напором превосходящего всякие разумные пределы «кредитного давления» в «долговых тромбах» кровеносные сосуды мировой экономики, её банковские и биржевые системы стали лопаться и давать сбой, вгоняя мировое хозяйство в состояние глубокого инвестиционного инсульта и обширного потребительского инфаркта.
Затем начались потрясения в социально-политических системах, подрывая авторитарные режимы в странах Магриба и Леванта заодно с либеральными демократиями Евросоюза. Дело дошло до того, что взбунтовались не только доведённые до отчаяния традиционно законопослушные обыватели южного пояса Западной Европы, но и сравнительно обеспеченные граждане Бельгии (для которых выживание с тремя тысячами евро на семью в месяц стало проблематичным!), а также более чем законопослушные граждане Нью-Йорка (акция «Захвати Уолл-Стрит!») и других городов США под многозначительным лозунгом «Wearethe 99%!» (что означает вполне обоснованное требование призвать к ответу 1% преуспевающих и потерявших чувство реальности).
И в конце концов, кризис кредита (кредит по латыни - доверие) в финансовой, производственной, социальной и политической сферах перебросился в самую, казалось бы, несокрушимую «мозговую область» мировой политики – идеологическую. Иначе говоря, кризис доверия стал перемещаться из сферы материального в сферу духовного, напоминая грозовую атмосферу мировой депрессии между Первой и Второй мировыми войнами прошлого столетия.
Повышен «болевой порог» государственного долга США, богатые «северяне» Евросоюза принялись лихорадочно «реструктурировать» долги «неразумных южан», МВФ стал ещё жёстче требовать от должников сворачивания образовательных и социальных программ, превращая суверенитет этих государств в средство возвращения государственного долга. Попутно началось преследование «Викиликса» и прочих возмутителей спокойствия.
Однако при кризисе всей системы попытки локализовать его в одних местах тут же оборачиваются «проколами» в новых, притом самых неожиданных местах: заколебались твердыни «зоны евро» и всполошились академические и университетские умы, обеспокоенные судьбой своих теряющих связь с реальностью научных изысканий в области экономики, политологии, социологии.
Между Сциллой свободы и Харибдой демократии
Популярные политико-экономические доктрины, как это ни странно, чем-то схожи с религиозными учениями: и тем и другим присущи символы веры, системы символического соблазна и насилия, системы подавления инакомыслия, свои священнослужители, толкователи и проповедники, свои еретики. А главное – и тем и другим присущи догматы, воспринимаемые их адептами как истины в последней инстанции.
И точно так же, как многие религиозные учения, политико-экономические доктрины начинают разрушаться, когда их идеальные утопические построения сталкиваются с реальностью. Именно это и происходит сейчас с либерально-демократическими доктринами: тектонические кризисные процессы в мироустройстве, в карманах и умах обывателей порождают процессы рефлексии вселенского масштаба. Кризис бытия неминуемо порождает кризис доверия к господствующим доктринам, кризис веры в разумность и справедливость существующего порядка. Это кризис выражается, прежде всего, в бунте «массового человека» с его обманутыми надеждами на обретение материального благосостояния и душевного равновесия.Кризис бытия определяет кризис сознания, и это сознание начинает критически относиться к доминирующим идеологиям, особенно – к фундаментализму либерально-демократической доктрины.
Критика «слева» догматов этой живучей и хорошо «раскрученной» доктрины предельно радикальна и хорошо известна: данная доктрина освящает и оправдывает логику безжалостной эксплуатации человека человеком и посему изначально асоциальна и аморальна. Более изощренной выглядит критика «справа» такими великими умами, как Кейнс или Валлерстайн, явно обеспокоенными неразумием и алчностью элит, лукаво опирающихся в своих корыстных действиях на такие «антиэлитарные» по своей сути принципы, как свобода и демократия.
Исходя из опыта Великой депрессии, Кейнс сумел убедить властные элиты Запада в необходимости государственного контроля над спекулятивной стихией рынка ценных бумаг и безработицей. Однако уже после Второй мировой войны его мудрые советы были решительно отвергнуты теми, кто воплощает неистребимую тягу капитала к сверхприбылям. Точно так же были оставлены без внимания грозные предупреждения Валлерстайна насчёт опасных последствий экстремистской геополитики TINA (“Thereisnoalternatives!”), предполагающей ничем не сдерживаемые трансграничные перемещения капиталов и сворачивание социальных программ. И все эти предостережения «справа» были заглушены хором защитников либерально-демократической догматики. Пока не грянул кризис, потрясший до основания её символ веры.
Сам концепт «либеральной демократии» кристаллизировался впервые в голове француза Алексиса де Токвиля и был более или менее определённо выражен им в работе «Демократия в Америке» в середине XIX века. Токвиль заявил, что он усматривает возможность сосуществования свободы и демократии в условиях равенства возможностей свободных граждан в сочетании с принципом невмешательства правительства в сферу их экономических и гражданских свобод. Однако равенства возможностей не получилось, без государственного контроля не обошлось.
Удивительное дело, но сам термин «демократия» начисто отсутствует, например, в Декларации независимости США. И тем не менее идеологическая химера союза Свободы (в её частнособственническом понимании) и Демократии (в её понимании как коллективной власти лиц, обладающих хоть какой-то частной собственностью, но, конечно, не индейцев или афроамериканцев) начала своё триумфальное идеологическое восхождение в качестве главной доктрины англо-саксонской модели глобализации.
Химера
В чём состоит изначальная химеричность этой претендующей на глобальное доминирование идеологической доктрины? Свобода частного собственника предполагает укрепление власти тех, кто выиграл гонку за выживание, тогда как демократия предполагает развитие и усиление власти большинства населения, то есть в основном как раз тех «неудачников» в погоне за успехом, которые реально воспользоваться свободой никак не могут. Свобода для сильных вступает в конфликт с властью слабых, и их скрещивание порождает химеру.
Эту доктринальную химеру либеральной демократии академические и университетские теоретики попытались спасти с помощью концепции «среднего класса» мелких частных собственников и служащих, число которых якобы должно непрерывно расти в условиях либеральных демократий. Так красиво мыслилось в теории.
Однако на практике в действие вступил закон диалектических превращений, согласно которому всякая теоретическая утопия с неизбежностью превращается в свою противоположность, в антиутопию, когда «лояльная» и «свободная» рыночная конкуренция в рамках «демократических» прав и свобод обернулась засильем олигархий и монополий, а сами демократические институты превратились в эффективные инструменты увековечивания господства экономических и политических элит.
В бурном развитии информационных технологий многие теоретики конца XX века усмотрели некую новую эру «постиндустриализма» как предвестника новых мировых побед либеральной демократии. Волна электронных «твиттер-революций» в предкризисную эпоху, казалось бы, подтверждала эту авангардную теорию. Однако сам западный «постиндустриализм» быстро свёлся к тому, что Китай взял на себя функции мировой индустриальной державы и стал успешно покрывать потребности Запада в сравнительно дешёвых и относительно качественных товарах. А засилье гигантов информационных технологий на мировом рынке информационных услуг вкупе с беспрецедентно возросшим информационным контролем спецслужб над коммуникациями граждан быстро развеяли иллюзорные ожидания сторонников либеральных доктрин. И никакие «постиндустриальные» информационные технологии не смогли остановить кредитного кризиса – следствия человеческой жадности, упоённой всесилием.
Так теоретическая химера скрещивания свободы и демократии обернулась нескончаемой чередой гражданских, региональных и мировых кризисов и войн. Более того, попытка распространить эту утопическую доктрину либеральной демократии с уровня национальных структур на наднациональные всякий раз обращалась своей противоположностью – диктатом сильных над слабыми. Естественно, под флагом непримиримой борьбы за свободу и демократию «продвинутых» против «отсталых», всего «демократического» против всего «авторитарного» и «тоталитарного».
Опьянение успехом борьбы за власть и богатство определило поведение национальных и мировых элит. И они, вопреки заботам о собственной безопасности и в согласии с законом мотивации элит, выраженным более двух тысячелетий тому назад великим китайским мыслителем Лаоцзы («Путь Человека таков – сильные непременно усиливаются, слабые с неизбежностью слабеют»), а затем в XIX веке переформулированном политэкономом Марксом в виде закона мотивации Капитала, стали подтачивать основы своего существования – кредита, то есть доверия.
Естественно, когда существование человека в условиях мирового кризиса доверия становится невыносимым, отчаявшиеся и нищающие массы, нищающий «средний класс», а также нищающие страны «третьего мира» начинают бунтовать. Тогда корабль мировой экономики вплывает в зону опаснейших рифов между Сциллой свободы и Харибдой демократии. Тогда ломаются национальные и мировые системы сдержек и противовесов, тогда наступает осень либеральных демократий, отмеченная бунтами умнеющих на глазах обывателей, а также лукавыми «демократическими революциями», во время которых элиты вновь пытаются перераспределить власть и богатство в свою пользу, привычно используя либерально-догматический фундаментализм.
Postscriptum
…В самом конце ноября мы с моим старым товарищем, бизнесменом, прекрасным и проницательным человеком, ехали из села Бутучены в Кишинёв сквозь притихшую, задавленную экономическим и политическим кризисом Молдову. Один из его сыновей уехал в США, поскольку победа либеральных сил в Молдове обернулась трагедией для её молодого поколения. И вдруг он неожиданно сказал: «Этот кризис в Европе на совести социалистов в Испании… Всех социалистов вообще. Эта их политика социальной защиты вышла нам всем боком!»
Я ничего ему не ответил – он по-прежнему жил святой верой в то, что либерально-демократическая доктрина являет собой единственно верную путеводную звезду человечества. И мне, непонятно почему, вдруг неожиданно вспомнились насмешливые слова, сказанные королём дипломатии Талейраном о Бурбонах: «Они много пострадали, но ничему не научились!»
За стёклами машины проплывала холодная и тревожная осень. «Осень либеральных демократий…» - почему-то подумалось мне, и я решил взяться за перо…
