Волна репрессий после неудавшейся (и при этом несколько странной, напоминающей некую домашнюю заготовку, в курсе которой были очень многие) попытки военного переворота в Турции набирает обороты. Отстранены от должностей либо задержаны уже более 20 тысяч человек, среди которых – военнослужащие, полицейские, судьи, прокуроры, государственные служащие. Среди уволенных – 257 сотрудников канцелярии премьер-министра, 492 сотрудника Управления по делам религий и 100 офицеров разведки. По другим данным, общее число уволенных, задержанных и арестованных, включая учителей, работников образовательной сферы и журналистов, превысило 50 тысяч. Накануне вечером было объявлено о введении в стране чрезвычайного положения сроком на три месяца.
Власти Турции направили в США запрос на экстрадицию проживающего в Пенсильвании исламского проповедника, лидера сетевой организации «Хизмет» Фетхуллаха Гюлена, которого они объявили идейным вдохновителем заговорщиков. В свою очередь Гюлен, бывший соратник, а с некоторых пор оппонент Эрдогана, с самого начала открестившийся от действий военных, убеждён в постановочном характере попытки переворота: «Я не думаю, что мир верит в обвинения, сделанные президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом. Существует вероятность того, что это был постановочный переворот, который мог быть предназначен для дальнейших обвинений [Гюлена и его последователей. – А.А.]».
Действительно, недовольство значительной части армии курсом правящей ПСР и её лидера на исламизацию всех сфер жизни, последовательное снижение престижа военных создавали предпосылки для их очередного вмешательства в политическую жизнь страны, успешными примерами которых история Турции весьма богата. Кроме того, в ходе запланированного на август и пока отложенного военного совета (Askeri Şura) предполагалось рассмотреть вопрос об увольнении из армии ряда нелояльных офицеров высшего и среднего звена. Конечно, многие из них могли проявлять в связи с неопределённостью своих перспектив признаки нервозности, которая вряд ли была секретом для Национальной разведывательной службы. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что мятежники не предприняли серьёзной попытки нейтрализации турецкого лидера, оперативно призвавшего (через "Скайп" и социальные сети) своих сторонников выйти на улицы. Ни одна политическая партия сторонников переворота не поддержала, а они сами не выдвинули из своей среды сколь-либо узнаваемого лидера (не считать же таковым некоего Мухаррема Косе, имя которого мелькнуло в ночь на 16 июля). Заявления «мятежников» характеризовались редкой невнятицей, а бессмысленные бомбардировки безлюдных ночью правительственных объектов, блокирование (в час пик!) мостов через Босфор как будто специально провоцировали жителей Стамбула. Злость по отношению к организаторам переворота они в полной мере выплеснули на рассвете 16 июля, когда на мосту через Босфор толпа разгорячённых сторонников Эрдогана принялась линчевать сдавшихся им военнослужащих (на лицах которых, кстати, была заметна полная растерянность в связи с происходящим). Напротив, в стане сторонников Эрдогана, включая сирийских «беженцев», крайних националистов и разных мастей исламистов, вышедших отмечать свою победу на улицы турецких городов, никакой растерянности не наблюдалось… Весьма характерным представляется заявление местного отделения запрещённой в России террористической организации «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами», полностью одобрившей действия президента Турции по подавлению мятежа военных и последующему изменению Конституции страны: «Мы призываем народ, который решительно восстал против путчистов, занять такую же позицию по отношению к проекту установления Праведного халифата, отвергнуть все иные идеи и проекты, как они отвергли переворот!»
События минувших дней в Турции актуализировали ряд конспирологических версий, к которым апеллируют в основном сторонники президента страны, указывающие на внешних недоброжелателей и даже на «Высший разум». Возможно, помочь с ответами на некоторые вопросы могла бы опубликованная сайтом WikiLeaks переписка правящей ПСР, но доступ к сайту был оперативно блокирован турецким правительством, которое оказалось куда расторопнее незадачливых путчистов.
Основным бенефициаром «недопереворота» стал как раз Эрдоган, сразу охарактеризовавший случившееся как «благословение Аллаха» (Bu Allah'ın bir lütfu) и как повод к «очищению» вооружённых сил страны. Процесс исламизации Турции, ставший отличительным признаком его правления (особенно в последние годы), скорее всего, будет форсирован, невзирая на сопротивление значительной части общества: ведь несогласных теперь можно будет обвинить в чём угодно. То же самое касается и перехода к президентской форме государственного устройства с неограниченными практически полномочиями первого лица. Мало сомнений в том, что турецкий лидер будет продвигать дело своей жизни с удвоенным напором, а это сопряжено с серьёзными издержками. Не в последнюю очередь они относятся к росту радикальных настроений в обществе, что уже создало серьёзные вызовы в сфере безопасности и сформировало предпосылки углубления гражданского раскола (эти тенденции обозначатся ещё более резко в случае реализации инициативы турецких властей о предоставлении гражданства беженцам, прибывающим в страну из Сирии).
Жёсткие действия властей против оппонентов, да и просто сомневающихся встретили, конечно, отдельные критические высказывания со стороны западных политиков и прессы. Однако временное блокирование турецкими властями использования американцами базы «Инджирлик» вряд ли в состоянии серьёзно осложнить американо-турецкие отношения. Турция остаётся важным звеном мировой торговли, а также военно-политическим партнёром США и членом НАТО, что важно и в контексте так называемого сдерживания России. Намёки на возможное приостановление членства Турции в Североатлантическом альянсе видятся, скорее, элементом информационного давления, призванного смягчить возможные эксцессы в отношении военных, многие из которых получили западное образование. Рассчитанные на разгорячённых сторонников внутри страны эмоциональные высказывания Эрдогана о том, что «американцам пора определиться», имели место и ранее, но ни к какому серьёзному ухудшению отношений между Вашингтоном и Анкарой они не привели. Имеющиеся между сторонами дискуссии и споры, чего никто не отрицает, не выходят за рамки взаимоотношений партнёров, между которыми могут существовать тактические разногласия.
Турецко-американские отношения имеют многоуровневый, разветвлённый характер и не сводятся к диалогу первых лиц. Никто не отменял финансово-экономические связи и (это особенно надо подчеркнуть) тесное сотрудничество по линии оборонных ведомств, разведок и военно-промышленного комплекса (несмотря на стремление турок продвигать собственные разработки в этой сфере). Глава Пентагона Эштон Картер (как ранее Барак Обама) в очередной раз заверил Анкару в поддержке демократически избранного гражданского правительства Турции. Правительства, у которого, как замечает доцент ИСАА МГУ Павел Шлыков, «даже показатели экономического роста оказались привязаны к повышению расходов на спецоперации, экстренную медицину и восстановление разрушенных городов, а необходимого процента на выборах удалось достичь только в условиях гражданской войны против курдов».
Это вовсе не означает, что в Анкаре не будут стремиться к восстановлению отношений с Москвой, однако вряд ли они вернутся к уровню, рубежом окончания которого стали трагические события в небе над Сирией 24 ноября 2015 года. Необходимость хотя бы частичного решения внутренних проблем, консолидации власти, наконец, замещения выпадающих в результате репрессий военных и гражданских кадров, возможно, несколько умерит «неоосманские» амбиции турецких лидеров по периметру национальных границ. В своё время перспектива воевать в Сирии (включая возможное соприкосновение с находящимся там российским воинским контингентом) мало вдохновляла турецких военных. Тем не менее доктрина «неоосманизма» останется краеугольным камнем внешней политики страны на длительную перспективу. Провозглашённый же премьером Бинали Йылдырымом курс «больше друзей – меньше врагов» призван продвигать прагматические цели турецкого руководства на краткосрочную перспективу. Например, усугубление экономических проблем ослабит поддержку ПСР и её лидера (особенно в приморских провинциях, во многом связанных с туризмом) накануне судьбоносных решений о переходе к президентской форме правления и, возможно, внеочередным выборам в Великое Национальное Собрание. В сочетании с неудачами на европейском направлении это вынуждает балансировать внешнюю политику, предпринимая шаги к нормализации отношений с Тель-Авивом и Москвой, при общем сохранении её прозападного вектора в ключевых вопросах, в том числе затрагивающих интересы безопасности России, её союзников и партнёров в Центральной Азии и на Кавказе.
Лучшее, что могли бы турецкие власти сделать в Сирии, – это отказаться от поддержки радикальных вооружённых формирований и орудующих в стране террористических банд, что создало бы предпосылки не только для политического урегулирования конфликта, но и резко подняло бы уровень доверия в диалоге с Москвой. Однако этого не происходит, и наёмники через границу исправно поступают: свержение правительства Башара Асада по-прежнему является приоритетом для Анкары и её западных союзников.
Как и ранее, возможная разморозка отдельных направлений российско-турецкого торгово-экономического сотрудничества не должна порождать иллюзий относительно смены вектора внешней политики Анкары.
