Народная культура живёт традицией. И в настоящее время в СМИ часто говорится: такой-то день по народной традиции называется так-то, в него было принято делать то-то и то-то, наши предки встречали его по такому обычаю и т.д. Однако наперекор традиции действуют мода, новое веяние, новая культурная программа. Приверженцы новизны высмеивают старые традиции, ломают устои, ратуют за перемены. Между старыми и новыми порядками нарастает противоречие, которое может привести общество к культурному разлому. Одни слои продолжают жить традицией, другие усваивают новизну и обособляются от народа, совершенно отделяются от «малокультурных низов». Всё это чревато серьёзными социальными конфликтами.
Нужно ли говорить о такой проблеме на школьных уроках? Думается, что обязательно. Иначе не будет ясна причина не только общественных потрясений прошлого, но и общественных колебаний настоящего. Это особенно актуально звучит в Беларуси, где минувший год был официально объявлен Годом народного единства.
Однако в современных белорусских учебниках по истории проблема культурных противоречий и конфликтов затушёвывается. Примером может служить новейшее учебное пособие для 10-го класса, где в разделе об этническом развитии утверждается «единство материальной и духовной культуры белорусской народности» в XIV–XVI вв. При этом в тексте говорится только о крестьянах, которые действительно жили в сходных материальных условиях, одинаково питались, пели традиционные песни, пересказывали одни и те же предания. Выходит, что «белорусская народность», в трактовке авторов учебного пособия, – это крестьянская масса. Однако сказать об этом прямо они не решаются, чтобы не впасть в противоречие с собой, ведь к «белорусскому этносу» те же авторы относят и феодалов.
Крестьянская одежда
Что же было общего в материальной и духовной культуре землевладельцев и крестьян, принадлежащих, как отмечается в учебном тексте, к одной «народности»?
До начала XVI в. в быту западнорусских людей общего было много. И феодалы, и крестьяне жили в деревянных срубных домах, покрытых щепой, спали на лавках, одевались просто, носили длинные бороды, ели борщ и пили медовуху. Ходили в одну и ту же церковь, где молились на церковнославянском языке. Однако в XVI в. ситуация стала меняться. Землевладельцы сословно обособились от крестьян, приобрели права судить их собирать с них налоги, обязуясь за это нести в пользу господаря военную службу. Это служилое сословие в Великом княжестве Литовском (ВКЛ) появилось по образцу польского «рыцарства», шляхты. Завелась новая мода одеваться «по-немецки», брить бороду, носить узкие кители вместо широких рубах и кафтанов. На смену деревянным домам у знатных людей пришли каменные дворцы-палацы с поварнями для приёма гостей и псарнями для охоты. На пирах появились венгерские и испанские вина, всевозможные яства с приправами. Для выездов магнаты стали обзаводиться колясками и свитой по королевскому образцу. Её составляли мелкопоместные шляхтичи, многие из которых были по-светски обходительными поляками. Признаком образованности стало употребление польского языка, вырос престиж католической веры и модного тогда протестантизма. На православную веру и церковнославянский язык кичливая шляхта («урожёные» люди) стала смотреть с презрением, как на религию невежественных («подлых») низов. О «грубости» русской веры с акцентом говорило католическое духовенство, например, иезуит Пётр Скарга.
Шляхетские костюмы
Западнорусская знать ради приобретения гербов польского рыцарства заключала браки с польскими фамилиями, вместе с польскими жёнами появлялись при дворах польские духовники, слуги и учителя. Польская речь стала родной для потомков многих русских князей, которые стали подписывать документы на польский манер словами «рука властна» (собственноручно).
Однако на фоне шляхетского увлечения западными модами, которые поставляли в ВКЛ поляки, раздавались голоса критиков обезьянничества. Примером может служить «Речь» смоленского коменданта (каштеляна) Ивана Мелешко (конец XVI в.), ходившая по рукам в рукописном виде. Автор начинает своё выступление с того, что противопоставляет сеймовые речи своих современников советам прежних времён, когда перед польскими королями и господарями ВКЛ говорили просто, «без сентенций» и «политики», но от сердца «правдой в рот, как солью в глаза, кидывали». И если король Сигизмунд I «Литву и нашу Русь любительно миловал», то его сын Сигизмунд Август, «называя самого себя ляхом (поляком)», раздавал полякам земли, приобретённые его предками, например, Волынь и Подолию. Теперь многие стали подражать полякам, так по-польски научились говорить, что одно лихо баламутят: «Много есть таких, что хоть и наша кость, однако собачьим мясом обросла и воняет».
«Польскому слуге, – говорит Иван Мелешко, – подавай голландское сукно для одежды, корми его жирно и не спрашивай никакой службы: только и дело у него, что убравшись пёстро, на высоких каблуках скачет возле девок, да трубит в большой кубок с вином. Господин за стол, и слуга себе за стол; господин за борщ, а слуга за жирный кусок мяса; господин за бутылку, а слуга за другую, а если плохо будет свою держать, то и из рук вырвет. А когда господин из дому, то того и гляди, что к его жене приласкается. И такого бы чертополоха вместе с немцами от нас выгнать, что к нам влезли против права нашего».
В другом месте Мелешко касается моды на питание: «На моей памяти не было таких яств («прысмаков»), хорошо было: гусятина с грибами, каша с перцем, печёнка с луком или чесноком, а как роскошь – рисовая каша с шафраном. Вина венгерского прежде не употребляли – мальвазию пили скромно, медовуху и горелку черпали. А грошей избыток был – возводили стены и войну со славой выдерживали крепче, чем теперь».
Шляхетская мода
Культурная пестрота шляхетского сословия в Речи Посполитой бросалась в глаза всем иностранцам. Различные веяния моды смешивались и приобретали самые вычурные очертания. Одежда была в этом отношении показчиком. Поляки наряжались кто во что горазд: короткое и длинное, с огромным воротником и вообще без воротника, с различными комбинациями шнурков, пуговиц и петлиц. По отзыву польского писателя Николая Рея, у всех народов были свои национальные одежды, только у поляков их не стало, почему кто-то, изображая костюмы других народов, не нашёл ничего лучше, чем нарисовать поляка просто с куском ткани.
Не было в Речи Посполитой и религиозного единства. Здесь наряду с католиками находили себе пристанище и умеренные лютеране, и строгие кальвинисты, и сектанты-анабаптисты. ВКЛ на этом фоне добавляло ещё больше разнообразия благодаря массам православного населения сёл и городов.
С учётом всего этого можно ли говорить о единстве материальной и духовной культуры жителей белорусских земель ВКЛ? В XVI в. не просто совершалось сословное расслоение общества, но и его культурный разлом. Из народа «Русь» в польское шляхетство перетекали знатные фамилии одна за другой, отрекаясь от своего языка, веры и культурных традиций. Они стали одеваться по-другому, есть и пить иначе, показывая всячески своё презрение к традициям «глупой Руси». Фактически речь идёт о расслоении и культурном разобщении народа с русским самосознанием. Хранителем исконных народных традиций и языка оставались крестьянство и мещанство, подавленное ополячившимся сословием шляхты.
В Беларуси день сегодняшний являет похожие параллели: «европеизаторы» кичатся своей «прогрессивностью», желанием перемен, противопоставляя себя «убогому молчаливому быдлу». К чему всё это может привести, показывает последующие внутренние конфликты Речи Посполитой в XVII в. Однако это очевидно только для тех, кто хочет знать и понимать уроки истории. Их усваивать надо уже со школьной скамьи.
