Государь Николай Александрович, находясь под арестом в Екатеринбурге, в последний день своего рождения 6/19 мая 1918 года записал в дневнике: «Дожил до 50 лет, даже самому странно!»
За годы своей жизни Николай Александрович встречался со многими людьми, с тысячами и тысячами. Были среди них те, с кем в какие-то периоды он виделся часто, с иными – от случая к случаю или единожды, а то и как-то случайно. Некоторые оставили о Государе письменные воспоминания. Но существовали воспоминания и устные.
Например, дети, видевшие Императора где-то на прогулке, вспоминали потом об этом всю жизнь. Вспоминали Государя военные, инженеры, художники. Иные устные воспоминания передавались через десятилетия.
Известный современный архитектор, академик, дважды лауреат Государственной премии Украины Сергей Константинович Килессо (родился в 1931 году) однажды передал рассказ своего старшего коллеги Михаила Францевича Покорного (1886-1948), которого слышал несколько раз в детстве, не позже 1937 года, и хорошо запомнил.
Михаил Францевич Покорный, поляк по происхождению, был православным, родился в Одессе, где в 1905 году закончил архитектурное отделение художественного училища, а затем поступил на архитектурное отделение в Петербургскую академию художеств, которую окончил в 1913 году. В Петербурге до 1917 года он построил церковь-усыпальницу на Волковом кладбище, два доходных дома на Лиговском проспекте (№№ 121, 163). В 1921-м он оказался в Харькове, где по его проектам строились жилищные кооперативы с характерными для времени названиями: «Коммунальник», Коллективизатор», «Новый быт»; построил Михаил Францевич клуб металлистов в Таганроге, два дома в Одессе - на Дерибасовской и ул. Ленина, санаторный комплекс «Сосновка» под Черкассами (1936, совместно с сыном Андреем Покорным), правительственные здания в киевских Липках; профессор, преподавал в вузах Харькова, автор капитальных трудов по начертательной геометрии; в войну, занимаясь эвакуацией института, он не успел выехать, в Харькове при немцах погибла его жена; сам он умер и похоронен в Одессе.
Приезжая в командировки в Киев, Михаил Францевич бывал в доме известного киевского врача Константина Григорьевича Килессо, сын которого, как оказалось, обладал цепкой памятью. Годы были не самыми благоприятными для воспоминаний о Царе, которого иначе как «кровавым» большевистская пресса не именовала, тем не менее благодарная память брала своё.
В мае 1910 года столичный журнал «Зодчий» объявил о проведении конкурса на проект храма в память 300-летия Дома Романовых. Условия предполагали создание собора в стиле «храмов времени воцарения Дома Романовых», а нижний предел «в стиле эпохи Александра Невского».
К участию в конкурсе недоучившегося студента подтолкнула случайность. На улице он оказал услугу незнакомцу, беспомощно вышедшему из ресторана подшофе, подхватил под локоть, поднял шапку, довёз за свой последний рубль до дома; в благодарность получил визитку и приглашение зайти в присутствие. Незнакомец оказался известным министром. На следующий день он дал студенту дельный совет…
М.Покорный с двумя своими товарищами несколько месяцев трудились над проектом.
Строительный комитет по сооружению в Санкт-Петербурге соборного храма Феодоровской иконы Божьей Матери работал под покровительством великого князя Михаила Александровича, брата Николая II. В работе Комитета, состоящего из пяти комиссий (в том числе исполнительного, историко-художественного, финансового), участвовали архитекторы Л.Н. Бенуа, С.С. Кричинский, Д.А. Крыжановский. Как известно, выбор был сделал в пользу проекта Степана Самойловича Кричинского. В прессе сообщалось, что на выставке проектов «внимание Государя было обращено на проект студента Императорской Академии Художеств Михаила Покорного, который, движимый верноподданническими чувствами к трону, разработал достойный восхищения проект храма в честь 300-летия Дома Романовых…». Рассказывая, Михаил Францевич добавлял, что пояснения на выставке делал тот самый министр… Как бы то ни было, Государь увидел в студенческом проекте не только молодые амбиции и студенческое безденежье, но и искренние монархические чувства.
Далее Михаил Францевич рассказывал: «Прошло несколько недель. Сижу в своей мансарде без денег, голодный и злой на весь свет. Слышу, подъехало к дому редкостное в те годы авто. Смотрю, дворник пальцем показывает на мою мансарду. Стук. Заходит чиновник и подаёт мне большой конверт. Письмо от самого Царя! В письме приглашение нанести визит и отобедать. Фрак я взял на прокат. В назначенный день и час за мною заехало знакомое авто. Во дворце меня провели по каким-то полутёмным переходам в комнату, где стоял большой сервированный стол и два кресла с большими резными спинками. Я оробел. В час дня двери распахнулись и вошел Государь в известном тогда всем мундире. Рост небольшой, добрые глаза, ласковая улыбка. Он слегка пожал мне руку и пригласил сесть. После короткой паузы Государь проговорил: «Я тронут проявленным с вашей стороны искренним чувством к Трону. Это особенно меня волнует сейчас, когда в упадке мораль… Проект ваш прекрасен, у вас талант, большой талант… Я верю в ваше будущее…». Я неуклюже кивал головой, улыбался, но ничего сказать не мог: сдавило горло. «По этому поводу нужно пить шампанское, - сказал Государь, - но я предпочитаю водку». Лакеи наполнили рюмки. «Мы выпьем за то, чтобы вы служили Отечеству своим необыкновенным талантом. Как хорошо, что в России есть такие молодые люди, как вы». Говорил Государь глуховатым голосом, и нужно было прислушиваться, чтобы расслышать каждое слово. Потом он расспрашивал меня об учёбе в Академии, о родителях. Советовал мне побыстрее жениться, вести правильный образ жизни. Говорили мы и об искусстве. Государь знал архитектуру и ценил работы моего кумира Фёдора Шехтеля, а среди художников на первое место поставил тогда Валентина Серова, которым и молодёжь увлекалась. Оценки он давал со знанием дела и в тоже время деликатно, без навязывания своей мысли. Сейчас говорят и пишут: «Николай Кровавый», но свидетельствую, что ничего кровавого в этом человеке я не заметил. Обед начали с рыбных блюд, потом перешли на мясные закуски. Когда подали уху из стерляди, по комнате пошли такие запахи… Пили мы из маленьких рюмочек. Поначалу я боялся сказать что-то лишнее, но потом язык развязался сам собою. Я начал живо рассказывать о себе, о профессии архитектора… У нас на Украине вежливый гость обычно нахваливает щедрого хозяина, и я отметил запеченную телячью грудинку с черносливом. Государь подсказал: «По-старокиевски». И тогда я понял, что в высших сферах восхищаться блюдами не принято, достаточно и того, что они вкусны. В конце обеда Государь сказал: «Я решил вас премировать…». У меня выступили слёзы. Государь приобнял меня и передал заранее заготовленный чек на три тысячи рублей золотом. На память мне так же вручили меню, на котором Государь размашисто вывел: «Николай». И поставил дату 12.9.1910.
Потом я сосчитал, что обед наш состоял из двадцати двух блюд…
Банк мне выплатил деньги. Вскоре мы с друзьями выехали во Францию, потом жили в Италии, Испании, Греции. Посещали музеи, рисовали античные храмы, пейзажи. Денег нам хватило на три года.
Иногда я достаю меню с подписью Государя и вспоминаю ту давнюю встречу. Время теперь такое, что я его прячу (1937 год. – О.С.), но вам обязательно его привезу...»
***
Готовя эту публикацию, корреспондент Фонда стратегической культуры ещё раз позвонил академику С.К.Килессо. Сергей Константинович подтвердил, что помнит то меню: Михаил Францевич сдержал своё слово.
Эта история – совершенно крошечный эпизод на фоне гигантских событий, которые составляют дивную историю России. Но без подобных трогательных эпизодов История перестаёт быть дивной, перестаёт быть правдой.
