Исполнилось 80 лет одному из наиболее важных и одновременно противоречивых документов мировой политики XX века – советско-германскому Договору о ненападении, заключённому 23 августа 1939 года в Москве. Диапазон его оценок даже в научной литературе, не говоря уже о публицистике, зашкаливает.
Обстановка, сложившаяся в Европе в августе 1939 года, характеризовалась нарастанием общей военно-политической напряжённости в условиях провала переговоров между СССР, Великобританией и Францией. Несмотря на существующие в российской историографии мнения об отсутствии в советском руководстве в то время ясного понимания целей и интересов нацистской Германии и даже о прогерманских симпатиях у партийно-политических лидеров страны и ведущих дипломатов, факты свидетельствуют об обратном.
Ведущие советские дипломаты ещё за несколько месяцев до заключения советско-германского договора чётко просчитывали возможные сценарии дальнейшего развития событий. Показательные оценки содержались в секретном письме полномочного представителя СССР в Великобритании И.М. Майского народному комиссару иностранных дел М.М. Литвинову от 10 февраля 1939 года: «На ближайший период, скажем, до конца текущего года или, во всяком случае, до середины текущего года, в распоряжении Чемберлена нет таких «третьих стран», которые можно было бы сравнительно легко и удобно бросить, как кость, фашистским агрессорам. Быстро приближается момент, когда Чемберлену (Невилл Чемберлен – премьер-министр Великобритании – П.И.) придется откупаться либо за счет Британской империи, либо за счет таких стран (Франция, Бельгия, Голландия), к судьбе которых, по соображениям самого эгоистического свойства, он не может быть слишком равнодушен». «Политическая атмосфера в данный момент, после побед Франко и полного поглощения Чехословакии, также в высшей степени благоприятна для фашистских авантюр, – неизвестно, удержится ли она до будущего года. Равным образом неизвестно, сохранится ли до того времени у власти Чемберлен – этот важнейший союзник Гитлера и Муссолини, а также останется ли в силе тот раскол между Англией и Францией, с одной стороны, и СССР, с другой, который сейчас так облегчает Германии и Италии свободное маневрирование на европейской арене. Все эти и им подобные соображения должны, мне кажется, толкать Гитлера и Муссолини к большей активности именно теперь, пока еще не поздно, в 1939 г.», – писал И.М. Майский.
Оценки советского дипломатического представителя в Лондоне в отношении Великобритании и лично британского премьер-министра Н.Чемберлена получили подтверждение в ходе последующего развития событий на протяжении 1939 года. В секретном письме председателю Совета народных комиссаров и народному комиссару иностранных дел СССР В.М. Молотову от 11 декабря 1939 г. (то есть спустя три с половиной месяца после заключения советско-германского договора) И.М. Майский указывал:
«С одной стороны, англо-французы боялись агрессии и ввиду этого хотели иметь пакт о взаимопомощи с СССР, но, с другой стороны, те же англо-французы опасались, что такой пакт может усилить Советский Союз, а это никак не входило в их расчеты. В конечном итоге данное опасение взяло верх, и переговоры закончились полным крахом. Окидывая одним общим взглядом позицию британского правительства в отношении СССР за последние 3,5 месяца, необходимо констатировать, что внутренняя противоречивость её осталась в полной силе. Однако в обстановке войны эта противоречивость стала выражаться в несколько иных формах, чем раньше.
…С одной стороны, правящие круги Великобритании за рассматриваемый период были полны чувством глубокой ненависти к СССР. Эта ненависть не представляет собой чего-либо нового. Она является естественным и неизбежным продуктом этого классового чувства, которое так сильно развито в руководящих элементах английской буржуазии и которое неоднократно находило свое выражение и в прошлом. Однако хронически застарелая ненависть к СССР с начала войны приобрела особые остроту и напряженность. Объяснялось это тем, что крах летних переговоров с СССР явился вместе с тем крахом всей политики Чемберлена, которая в основном сводилась к тому, чтобы столкнуть Германию с СССР и, таким образом, развязать войну на Востоке. Вместо этого война развязалась на Западе…
…Подводя итоги развитию советско-английских отношений за минувшие 3,5 месяца, необходимо констатировать их серьезное ухудшение. Это не значит, конечно, что они вошли уже в такую стадию, когда никакое улучшение больше невозможно. Однако состояние англо-советских отношений в настоящее время таково, что, если тенденция, определявшая их развитие с начала войны, останется в силе, и если в игру в ближайшем будущем не войдут какие-либо новые факторы, нельзя исключать перспективы острых конфликтов и даже открытого разрыва между обеими странами. Как и во время летних переговоров, антисоветский момент может в конце концов преодолеть все прочие тактические соображения английской правящей верхушки».
Что характерно, понимание пагубности политики западноевропейских держав в отношении Гитлера и СССР присутствовало и в эмигрантских кругах. В частности, бывший посол российского Временного правительства во Франции В.А. Маклаков писал 28 марта 1940 г. из французской столицы бывшему посланнику России в Греции Е.П. Демидову: «Я старался… указывать только на то, что бесспорно и чего в Европе понять все же не хотят: а именно на то, что распадение России прежде всего невыгодно для самих союзников, что всякая попытка ее ослабить пойдет на пользу Германии и что за нее впоследствии заплатят они – союзники. Думая об этом, положительно поражаешься близорукости всей европейской политики за многие годы и глупому отношению ее к России».
В процессе подготовки советско-германского договора о ненападении руководству СССР удалось максимально обеспечить собственные интересы в Европе на случай возникновения общеевропейской войны. В том, что такая война начнётся, в Москве не сомневались; дискуссии шли лишь о сроках её начала.
Самолёт с главой германского внешнеполитического ведомства Иоахимом фон Риббентропом прилетел в Москву в полдень 23 августа 1939 г. Встреча главы германского министерства иностранных дел со Сталиным и председателем Совета народных комиссаров, народным комиссаром иностранных дел СССР В.М. Молотовым продолжалась три часа. По свидетельству присутствовавшего на встрече личного переводчика Сталина В. Павлова, когда началось обсуждение проекта документа, советский лидер заявил: «К этому договору необходимы дополнительные соглашения, о которых мы ничего нигде публиковать не будем». После этого он изложил содержание будущего секретного протокола о разделе сфер обоюдных интересов с точки зрения интересов России.
И. фон Риббентроп принял все условия Сталина, за исключением требования о включении в «сферу интересов» СССР латвийских портов Лиепая и Вентспилс. Однако после осуществлённого в тот же день экстренного обмена телеграммами с Гитлером германская сторона уступила и в этом вопросе. Комментируя достигнутое соглашение, глава германского внешнеполитического ведомства подчёркивал: «Между Балтийским и Черным морями нет проблемы, которая не могла бы быть разрешена нашими двумя странами».
В итоге подписанные 23 августа 1919 г. в Москве советско-германские договорённости представляли собой два документа: собственно советско-германский Договор о ненападении и секретный дополнительный протокол к нему.
По сути, благодаря соглашению с Германией СССР впервые за историю своего существования получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны великой европейской державы. Кроме того, Советскому Союзу удалось ограничить возможности дипломатического маневрирования Германии в отношении Великобритании и Японии, что во многом снижало для СССР угрозу общеевропейской консолидации на антисоветской основе и крупного конфликта на Дальнем Востоке. В обмен Советскому Союзу пришлось взять на себя обязательства отказаться от антигерманских действий в случае возникновения германо-польской войны, расширить экономические контакты с Германией и свернуть антифашистскую пропаганду, что вряд ли можно считать чрезмерно высокой ценой.
(Продолжение следует)
