Во второй половине июля 1941 года, когда подготовка Японии к нападению на СССР осуществлялась полным ходом, среди японского генералитета появились первые сомнения в успехе германского блицкрига. 16 июля в «Секретном дневнике войны» императорской ставки была сделана запись: «На германо-советском фронте не отмечается активных действий. Тихо». Затем 21 июля: «В развитии обстановки на советско-германском фронте нет определенности. Похоже на не прекращающийся несколько дней токийский дождь».
Японские стратеги стали серьезнее анализировать перспективы Германии в войне против СССР. «Театр военных действий в России – огромен и его нельзя сравнивать с Фландрией. Равнинный характер театра войны в России, хотя и дает возможность быстрого продвижения для Германии, но, с другой стороны, он способствует правильному отступлению, на что и рассчитывает СССР. Ликвидировать советские войска в этом случае будет не так-то легко. Партизанская война также значительно усиливает обороноспособность СССР».
Поскольку приближалась запланированная дата принятия окончательного решения о начале военных операций против СССР – 10 августа, японское руководство пыталось выяснить у германского правительства сроки завершения войны. Посол Японии в Берлине генерал Хироси Осима свидетельствовал после войны: «В июле – начале августа стало известно, что темпы наступления германской армии замедлились. Москва и Ленинград не были захвачены в намеченные сроки. В связи с этим я встретился с Риббентропом, чтобы получить разъяснения. Он пригласил на встречу генерал-фельдмаршала Кейтеля, который заявил, что замедление темпов наступления германской армии объясняется большой протяженностью коммуникаций, в результате чего отстают тыловые части. Поэтому наступление задерживается на три недели».
Такое разъяснение лишь усилило сомнения японского руководства. О трудностях свидетельствовали и участившиеся требования германских руководителей к Японии как можно скорее открыть «второй фронт» на востоке. Они все более откровенно давали понять, что Японии не удастся воспользоваться плодами победы, если для этого ничего не будет сделано.
Однако японское правительство продолжало заявлять о «необходимости длительной подготовки». В Токио боялись преждевременного выступления против СССР. 29 июля 1941 года в «Секретном дневнике войны» было записано: «На советско-германском фронте по-прежнему без изменений. Наступит ли в этом году момент вооруженного разрешения северной проблемы? Не совершил ли Гитлер серьезную ошибку? Последующие 10 дней войны должны определить историю». Имелось в виду время, оставшееся до принятия Японией решения о нападении на Советский Союз.
Японское правительство стало с большим вниманием относиться к оценке внутриполитического положения СССР. Еще до начала войны некоторые японские специалисты по Советскому Союзу высказывали сомнения по поводу быстрой капитуляции СССР. Так, один из сотрудников японского посольства в Москве, Ёситани, в сентябре 1940 года предупреждал: «Полным абсурдом является мнение, будто Россия развалится изнутри, когда начнется война». 22 июля 1941 года японские генералы вынуждены были признать в «Секретном дневнике войны»: «С начала войны прошел ровно месяц. Хотя операции германской армии продолжаются, сталинский режим вопреки ожиданиям оказался прочным».
К началу августа 5-м отделом разведуправления Генерального штаба армии (разведка против СССР. – А.К.) был подготовлен и представлен руководству военного министерства документ под названием «Оценка нынешней обстановки в Советском Союзе». Хотя составители документа продолжали верить в конечную победу Германии, они не могли не считаться с реальной действительностью. Главный вывод доклада гласил: «Даже если Красная армия в этом году оставит Москву, она не капитулирует. Намерение Германии быстро завершить решающее сражение не осуществится. Дальнейшее развитие войны не будет выгодным для германской стороны».
Комментируя этот вывод, японские исследователи указывают: «В начале августа 5-й отдел разведуправления пришел к выводу, что в течение 1941 года германская армия не сможет покорить Советский Союз, да и на будущий год перспективы для Германии не самые лучшие. Все говорило о том, что война затягивается». Этот доклад разведки заставил японское руководство более трезво оценивать перспективы германо-советской войны и участия в ней Японии.
Хадзимэ Сугияма и Хидэки Тодзио
Армия тем временем продолжала подготовку к осуществлению плана войны против СССР – «Кантокуэн». Начальник Генерального штаба Хадзимэ Сугияма и военный министр Хидэки Тодзио заявили: «Существует большая вероятность того, что война закончится быстрой победой Германии. Советам будет чрезвычайно трудно продолжать войну. Утверждение о том, что германо-советская война затягивается, является поспешным заключением».
Японские военные не желали упускать «золотую возможность» обрушиться вместе с Германией на СССР и сокрушить его. Военный министр Японии Хидэки Тодзио говорил: «Нападение должно произойти тогда, когда Советский Союз, подобно спелой хурме, готов будет пасть на землю…»
Командующий Квантунской армией генерал Ёсидзиро Умэдзу передавал в центр: «Именно сейчас представился редчайший случай, который бывает раз в тысячу лет, для осуществления политики государства в отношении Советского Союза. Необходимо ухватиться за это… Еще раз повторяю, что главным является не упустить момент…»
Тэйити Ёсимото
Начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Тэйити Ёсимото убеждал начальника оперативного управления Генштаба Синъити Танаку: «Начало германо-советской войны является ниспосланной нам свыше возможностью разрешить северную проблему. Нужно отбросить теорию «спелой хурмы» и самим создать благоприятный момент… Даже если подготовка недостаточна, выступив этой осенью, можно рассчитывать на успех».
Японское командование считало важным условием вступления в войну против СССР ослабление советских войск на Дальнем Востоке. В этом состояла суть концепции «спелой хурмы» – ожидания «наиболее благоприятного момента».
По замыслу японского Генерального штаба армии, военные действия против СССР должны были начаться при условии сокращения советских дивизий на Дальнем Востоке и в Сибири с 30 до 15, а авиации, бронетанковых, артиллерийских и других частей – на две трети. Однако масштабы переброски советских войск в европейскую часть СССР летом 1941 года далеко не соответствовали ожиданиям японского командования. По данным разведуправления японского Генштаба от 12 июля, за три недели после начала германо-советской войны с Дальнего Востока на запад было переброшено лишь 17 процентов советских дивизий, а механизированных частей – около одной трети. При этом японская военная разведка сообщала, что взамен убывающих войск Красная армия пополняется за счет призыва среди местного населения. Обращалось внимание на то, что перебрасываются на запад в основном войска Забайкальского военного округа, а на восточном и северном направлениях группировка советских войск практически остается прежней.
Сдерживающее воздействие на решение о начале войны против СССР оказывало сохранение на Дальнем Востоке большого количества советской авиации. К середине июля японский Генштаб имел сведения о том, что на запад переброшено лишь 30 советских авиационных эскадрилий. Особое беспокойство вызывало наличие в восточных районах СССР значительного числа самолетов бомбардировочной авиации. Считалось, что в случае нападения Японии на Советский Союз возникнет реальная опасность массированных авиационных бомбовых ударов непосредственно по японской территории. Японский Генштаб располагал разведданными о наличии в 1941 году на советском Дальнем Востоке 60 тяжелых бомбардировщиков, 450 истребителей, 60 штурмовиков, 80 бомбардировщиков дальнего действия, 330 легких бомбардировщиков и 200 самолетов морской авиации. В одном из документов ставки от 26 июля 1941 года указывалось: «В случае войны с СССР в результате нескольких бомбовых ударов в ночное время десятью, а в дневное – двадцатью-тридцатью самолетами Токио может быть превращен в пепелище».
Японское командование помнило поражение на Халхин-Голе, когда императорская армия на собственном опыте испытала военную мощь Советского Союза. Германский посол в Токио Ойген Отт доносил Риббентропу, что на решение Японии о вступлении в войну против СССР оказывают влияние «воспоминания о номонханских (халхингольских) событиях, которые до сих пор живы в памяти Квантунской армии».
В Токио понимали, что одно дело нанести удар в спину терпящему поражение противнику и совсем другое – вступить в сражение с подготовленной к современной войне регулярной советской армией. Оценивая группировку советских войск на Дальнем Востоке, газета «Хоти» подчеркивала в номере от 29 сентября 1941 года: «Эти войска остаются совершенно безупречными как в смысле обеспечения их новейшим вооружением, так и в смысле великолепной подготовки». 4 сентября 1941 года другая газета, «Мияко», писала: «Дело еще не дошло до фатального удара по армии Советского Союза. Поэтому нельзя считать безосновательным вывод о том, что Советский Союз – силён».
Обещание Гитлера захватить Москву с задержкой лишь на три недели осталось невыполненным, что не позволяло японскому руководству начать в запланированные сроки военные действия против Советского Союза. 28 августа, накануне намеченной даты начала войны в «Секретный дневник войны» была внесена полная пессимизма запись: «Даже Гитлер ошибается в оценке Советского Союза. Поэтому что уж говорить о нашем разведуправлении. Война Германии продолжится до конца года… Каково же будущее империи? Перспективы мрачные. Поистине будущее не угадаешь…»
3 сентября на заседании координационного совета правительства и императорской ставки участники совещания пришли к выводу, что, «поскольку Япония не сможет развернуть крупномасштабные операции на севере до февраля, необходимо за это время быстро осуществить операции на юге».
Имея опыт интервенции на Дальнем Востоке и в Сибири в 1918-1922 годах, когда неподготовленные к ведению войны в условиях сибирской зимы японские войска несли большие потери, командование японской армии во всех своих планах исходило из необходимости избегать военных действий против СССР зимой. Посол Японии в Берлине Осима разъяснял гитлеровскому руководству: «В это время года (осенью и зимой. – А.К.) военные действия против Советского Союза можно предпринять лишь в небольших масштабах. Вероятно, будет не слишком трудно занять северную (русскую) часть острова Сахалин. Ввиду того, что советские войска понесли большие потери в боях с немецкими войсками, их, вероятно, также можно оттеснить от границы. Однако нападение на Владивосток, а также любое продвижение в направлении озера Байкал в это время года невозможно, и придется из-за сложившихся обстоятельств отложить это до весны».
В документе «Программа осуществления государственной политики империи», принятом 6 сентября 1941 года на Императорском совещании в присутствии Хирохито, было решено продолжить захваты колониальных владений западных держав на юге, для чего к концу октября закончить все военные приготовления.
14 сентября 1941 года резидент советской военной разведки в Токио Рихард Зорге сообщил в Москву: «По данным источника Инвеста (Хоцуми Одзаки. – А.К.), японское правительство решило в текущем году не выступать против СССР, однако вооруженные силы будут оставлены в МЧГ (Маньчжоу-Го. – А.К.) на случай выступления весной будущего года в случае поражения СССР к тому времени». И это была точная информация.
Подготовленное японское нападение на СССР летом – осенью 1941 года не состоялось не в результате соблюдения Японией Советско-японского пакта о нейтралитете, как утверждает японская пропаганда, а вследствие провала германского плана «молниеносной войны» и сохранения обороноспособности СССР в районах за Уралом.
Заглавное фото: palitka.com
