Русская словесность – великая держава. Созидает её народ, а она в свою очередь воспитывает охранителей, знающих, что «язык наш превосходен, богат, громок, силён, глубокомыслен» (А.С.Шишков), и ревностно отстаивающих русское слово как величайшее национальное достояние. Таким был Валентин Григорьевич Распутин (1937-2015), один из самых значительных писателей России второй половины ХХ – начала XXI веков.
Провожая Валентина Распутина, лучше всего сказать о нём словами его же очерков, статей, выступлений.
Распутин не мог не знать о себе того, что он сам написал о Георгии Свиридове: «Ни по масштабу своего таланта, ни по духу, ни по звучанию для XXI века он не подходил. Он не совсем подходил и для ХХ века». Не потому ли информационные агентства, сообщившие о его смерти, как-то поспешно зачислили его по ведомству «деревенской прозы»? Пусть это и верно, но до крайности узко. И дело не только в том, что в его повестях и рассказах присутствует множество «городских» сюжетов.
Распутин напоминал, что ещё столетие назад Россия была крестьянской страной, что многие десятилетия приток в города шёл из деревни, что в советское время «крестьянскому происхождению открылись дороги в университеты и академии», но всё это говорилось «не для того, чтобы возвысить деревню, идеализировать её и доказать её первенство в судьбе России». Писатель прекрасно понимал, что в этом нет никакой необходимости, что «и город, и деревня всегда оставались на своих местах, как их Господь и власть устроили». Одно не вызывало у него сомнения, определяя его писательское и общественного служение: «Деревня, - писал он, - всегда была надёжным фундаментом России, видимой и невидимой твердью, кладом, где всего-всего Богом и человеком заложено в избытке, тылом настолько бескрайним и могучим, что не могло быть ему, казалось, никакого износу». Родившийся в селе Аталанка Усть-Удинского района Иркутской области в семье крестьян Валентин Распутин знал, о чём говорил.
Знал Распутин и то, что «мужика в деревне не надо было учить патриотизму – он был у него в крови; мужик не нуждался в понуждении к национальному чувству – он весь из него состоял, не всегда, впрочем, разбираясь, что это такое, но исполненный им настолько, что братство в многонациональной российской семье принималось им так же естественно и дружественно, как всякая необходимая богоданность».
Да, «деревенская проза», если признать, что за этим неуклюжим определением стоит острое до сердечной боли ощущение разрывов органической связи между русской деревней и русской национальной традицией. «…Возврат к национальным традициям – вот истинная новизна для нашего времени», - повторит Валентин Распутин вслед за Георгием Свиридовым. В другой статье он скажет: «Всё крупное, глубокое талантливое в литературе любого народа по своему нравственному выбору было неизбежно консервативным».
* * *
Отношение Распутина к русскому языку и русской литературе близко к мистическому. «Русский язык, русская словесность и отечественная история - когда бы оберечься этим триединством в их нераздельности, да ещё с молитвой, - встали бы мы на путь спасения», - говорил он в своём выступлении на XIV Рожественских образовательных чтениях в 2006 году. А десятью годами ранее, в 1996-м, появился «Мой манифест» Распутина. Это была полемика с теми, кто на разные лады повторяли тогда «один и тот же мотив о смерти русской литературы», и в то же время это было задание себе и своим литературным единомышленникам. Манифест Распутина, словно не замечавшего постмодернистских веяний времени, призывал к национальному служению, он строился на глубокой убеждённости писателя в том, что «русский человек стал вместилищем духа», и именно «отсюда, из духовного склонения Руси, и особая роль в ней литературы». Литература «всегда была у нас больше, чем искусство». И определялось это тем, говорит Распутин, что «русскость в широком смысле слова – это… духовная качественность», это «аттестат на особую роль в мире». И «нет сейчас у нашей литературы более важной задачи (это из выступления на IX съезде писателей России. – Г.В.), нет цели более необходимой, чем вернуть русскому имени достоинство и твёрдость».
Сегодня нужно вернуть доверие к литературе («это пришлось делать и после революции 1917 года»), заявлял Распутин в своём «Манифесте», пусть даже «читать стали в десятки раз меньше, чем десять лет назад» (1996 год). «Наступила пора для русского писателя вновь стать эхом народным, и не бывавшее выразить с небывалой силой… К нашим книгам вновь обратятся сразу же, как только в них явится волевая личность, - …человек, умеющий показать, как стоять за Россию, и способный собрать ополчение в её защиту… У национальной литературы нет и не может быть другого выбора, как до конца служить той земле, на которой она была взращена».
В статье «Ближний свет издалека» (1991), написанной в год раздела исторической России и посвящённой преподобному Сергию Радонежскому, Распутин, размышляя о том, как «вложить в народ чувство национального подъёма», приводит мысль В.О.Ключевского: «Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьёт урочный час, он соберёт свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном великом человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу».
* * *
Сегодня, когда Украина кровоточит, истерзанная последствиями своего «европейского выбора», вспоминается статья Валентина Распутина «Что дальше, братья славяне?» (1992). «В сущности, - писал он, обращаясь к украинским «самостийщикам», - российские славяне – это один народ, народ русский, разлучённый историческими обстоятельствами в старые времена на три части и в разлуке наживший различия, давшие основания называться Малой, Белой и Великой Русью… «Москали», «москальство» - кривитесь вы вслед нам, как врагам своим. Нам не впервой слышать такое. Разве далеко обращаться за памятью о Киевской Руси, откуда разошлись мы на три стороны с одним и тем же лицом и языком, и разве только с возвращения от Литвы и Польши начинается ваша народность? Разве не такова степень сходства и сродства между нами, что дальше некуда, и ненавистный вам теперь «москаль» - часть ваша, хотите или не хотите вы это признать… Ваши предки, претерпевшие за русскость и сохранившие её, при возвращении на родину шли не за выгодой, а для исполнения общих наших обетов. Когда не твёрдость их и не верность Руси, быть вам сегодня диалектами польскими и австрийскими».
* * *
«Народ, - говорил Валентин Григорьевич Распутин, - как известно, сплачивает сильная, на роду ему написанная идея». Быть прочно укоренённой эта идея может только в одном – в «патриотизме как системе государственно-охранительных взглядов», через который выражает себя «порыв народа к самосознанию и сохранению своего национального и исторического лица». Выступая на Х Всемирном Русском Народном Соборе 2006 года, Распутин даст развёрнутое и чеканное определение этой системы взглядов: «Вера. Земля. Человек. Три главных, коренных слова русской цивилизации, три основополагающих её понятия. Три кита, на которых она стояла и пока ещё удерживается, - всеобъемлющее единство нации и государства».
