22 ноября в Вильнюсе на самом высоком официальном уровне прошло перезахоронение останков участников польского восстания 1863 года. Широко разрекламированная акция сопровождалась героизацией одного из представителей радикального крыла мятежников К. Калиновского, пытавшегося привлечь к восстанию крестьян.
Для пропагандистов в борьбе против России все средства хороши, но от каких «героических событий» они отталкиваются?
Ниже приводится извлечённая из архива запись рассказа офицера русской армии Николая Валерьяновича Гогеля, участника боёв в Гродненской губернии, члена следственной комиссии в Вильно, ранее никогда не публиковавшаяся.
«В июне месяце 1863 года я командовал партизанским отрядом, состоявшем из сотни казаков и роты пехоты при двух пушках, и должен был преследовать в лесах Гродненской губернии мелкие шайки повстанцев, которые, не имея почти обоза, легко скрывались от нашего преследования и, появляясь то здесь, то там, творили ужасные бесчинства над безоружными крестьянами, в особенности из русских.
Однажды, прогонявшись напрасно всю ночь и часть утра за довольно значительной шайкой, видя крайнее утомление людей и лошадей, я велел сделать привал на удобной лесной поляне, предполагая дать дневной отдых своему отряду, тем более что день был воскресный.
Только что мы успели как-то устроиться, как увидали скачущего на измученной кляче еврея, который хотя и не мог видеть нас, неистово кричал: «Панове москали! А и где же вы!» Я велел нескольким казакам перехватить его, что они и исполнили, перепугав до полусмерти бедного еврея, несмотря на то, что он сам искал нас и знал, что мы должны быть поблизости. Когда его привели ко мне, я мог только понять в его несвязном рассказе, что шайка напала на село и что поляки все жгут и режут. Я сейчас же распорядился, чтобы казаки сели на лошадей и, оставив отряд под командой старшего после меня офицера, помчался к местечку по указанию еврея, которого к его великому ужасу посадили на казацкую лошадь, чтобы он не отставал от нас. Мы просто летели, так как казаки, не жалея лошадей, здорово работали нагайкой. Мы еще издалека увидали густые клубы дыма и когда мы, наконец, примчались в местечко, что за ужасная картина представилась нашим глазам: пожар охватил уже несколько домов, убитые и раненые лежали посреди улицы, а на воротах православной церкви в полном облачении, как был схвачен во время службы, с напрестольным крестом в связанных руках был повешен православный священник. В довершение жестокости вся семья этого русского мученика, ухватившаяся за него, когда его вели на незаслуженную казнь, привязанная к деревьям напротив церкви, должна была смотреть на ужасную кончину страдальца.
Мы сейчас же бережно вынули казненного из петли и употребили все средства, чтобы спасти эту жертву польского фанатизма, но все было напрасно, душа уже отлетела. Невозможно было видеть без содрогания отчаяние матери и жены убитого и слышать раздирающий душу крик его троих детей, которые хотя и не понимали всю громадность своей потери, но сознавали, что творилось что-то ужасное.
Казаки в это время уже затушили пожар, подобрали убитых и раненых и подали такую помощь, какая была возможна. Распросивши жителей местечка, я узнал, что шайка была очень многочисленна, но никто не мог мне сказать, в какую сторону она направилась, и я счел за лучшее возвратиться к своему отряду. Через несколько дней шайку все-таки настигла кара Божия, потому что она попала между двух наших отрядов и была почти поголовно истреблена нашими солдатами, которые не давали никому пощады, вспоминая ужасную картину смерти бедного священника».
Листовка с угрозой православному священнику
В этом рассказе не хватает многих исторических деталей, указывающих на время и место описываемых событий. Он не сходится с данными о замученных повстанцами священниках из Гродненской губернии Константином Прокоповичем и Даниилом Рапацким. Однако надо учесть, что отряд Н.В. Гогеля находился в движении и мог несколько выйти за пределы Гродненской губернии. В таком случае рассказ можно отнести к убийству псаломщика Федора Юзефовича, которое произошло в деревне Великая Гать Пинского уезда, неподалёку от границы с Гродненской губернией. Юзефович был повешен напротив собственного дома, накануне он действительно посылал на помощь за казаками, которые опоздали. Прибывшие русские военные также могли не знать, что убит не священник, а церковнослужитель-псаломщик. Местного священника Николая Стояновича мятежники увели с собой, чтобы повесить в другом месте, но не успели осуществить преступный замысел.
То, что сегодня Беларуси навязывают прославление польских мятежников, симптоматично и укладывается в общую схему. Но героизировать убийц? Мятежники огнём и мечом насаждали свои законы и порядки, и страна, дотоле жившая мирно, заполыхала, огласилась стонами и криками невинных жертв.
То, что восстание было направлено на присоединение Белоруссии и Литвы к Польше, и тот же Калиновский рассылал приказы от имени польского правительства, что жертвами повстанческих отрядов становились мирные белорусы, для пропагандистов восстания не важно.
Народ Белоруссии не пошёл за восставшими. Более того, крестьяне, испытав на себе террор инсургентов, вышли из выжидательного состояния и деятельно встали на сторону русского правительства, хватая по дорогам и лесным тропинкам бегущих от регулярных войск мятежников. Был задержан православными крестьянами в Турове и Роман Рогинский, отряд которого вполне мог совершить описанное Гогелем нападение на белорусскую деревню.
Как после того, что было, возводить на пьедестал «героев», подобных Калиновскому?
